Зимнее солнцеНастроение хиппования и лета, неба и крутанских кед хотела черпануть в «Доме солнца» Сукачева, пошла смотреть с надеждой — а вдруг пронзит. И ни-ни. Ходят они, смотрят, говорят, улыбаются, бесятся, сходят с ума, а меня не трогает. А не ряженые ли эти хиппи? И можно ли показать свободу внутри времени, которое ее не так давит, как тогда давило? И ее, и за нее. Что тот, кто ее дефицита не чувствует, может о ней знать на самом деле? А фильм о свободе. Так прочла его. Не удалось Гарику Сукачеву, по-моему, совсем в настоящее уйти, как он хотел, наверное, подбирая аутентичные вещи, собирая аутентичных хипповатых и в реале хиппующих персонажей по всей стране.
Что меня в фильме по-настоящему цапнуло, так это энергия, эмоция, флер, дымка, легкое дыхание (даже не знаю, на каком синониме остановиться, все подходят) первой любви… Такое переживается лишь однажды. И у меня было. И у вас, уверена. И всегда рядом с ней, в ней, около нее знаки, знаки, знаки — пройдет, пройдет, хоть и останется, как Снегурочка, растворится над костром повседневности, над холодным и никого не согревающим костром. Грустное. Грустное. Грустное понимание конечности счастья. Но это так.
О личном ведь как… Его всегда ладошками прикрыть пытаешься. Защитить от взглядов. Потому так и трогает, когда кто-то это открывает и выплескивает, как Сукачев. Особенно в сцене в Доме Солнца (той, что любовная) — очень красиво. Взахлеб!
«Carpe diem» можно эпиграфом поставить к фильму. Лови, дыши, живи, принимай, отрицай, да хоть плюнь, но только по-настоящему.
А все думаю, а как это быть настоящим, как это — по-настоящему? Как?
Быть собой — тоже как? Дурачку или ребенку такими быть легко. Они же не задумываются о таком. Настоящие и все тут.
А мы думаем, рефлексируем, бесимся, боимся ошибиться, в поисках этих утрачивая спонтанность, чистоту, бескорыстную, но с надеждой любовь к чуду, как в детстве. И подвиги боимся совершать, не потому что трусы даже, а потому что не… неадекватного в этом много: фанатизма, глупости, если со стороны смотреть (а мы ж отчаянно боимся показаться глупыми, неадекватами), азарта (а на него себя тратить, кажется, — словно впустую, мол, все зря горит, что в пепел потом превращается, а почему, собственно, зря?).
В последнее время повсюду звучит тема «будь собой», искусство стройными рядами выходит на поиски настоящего. А чего не верим-то мы себе, не доверяем, что уже как есть настоящие, истинные мы? Откуда это сомнение? Но это не для ответа. Так, просто мысли о времени, которое на этом ест и ест собаку. И остановиться не может.
Парень, в главной роли снявшийся, удивительно вписался в образ неотмирный — далекой звезды, которая лучи раздает, просто раздает, тратит себя и тем сгорает ежесекундно. Вся жизнь — сгорание. Видели таких когда? Я — да. Но тот мальчик, тоже художник, кстати, был зимним солнцем. С холодными лучами. Для света, но не для любви.
Солнце — герой. Но он герой именно своей — одной — жизни. Он помогает другим и живет, кажется, для других, да. Ботинки дарит, любовь, жизнь (наркоману), свободу (тем, кого посадили, и не только), светом делится, дружбой… Но есть впечатление, что светит за (на) всех, а сгорает — один, в одиночку… Честно, наверное, так. Но близко никто не подпущен им.
Ему свобода тотальная нужна, от связей — тоже. От привязанностей он свободен. Потому и уходит так легко.
Не принадлежишь, потому что любишь? А я вот думаю, что честнее все же принадлежать. Потому что… ну, не для удовольствия же одного (уверенности, защищенности, счастья, успеха и проч.) мы начинаем отношения и нас люди любят. Предполагается, должно быть, когда вступаешь в любовь (как и в жизнь), что в ней разное может быть — и боль, и смерть в том числе.