Разбитая личность в угоду другимДумаю, всё решает смех. Над чудовищем внутри нас надо потешаться. Я не верю в транс и всё такое… Когда что-то самозабвенно пытаются найти в себе. Я верю в обман. Бывает — нужно что-то создать. А внутри часто ничего нет. Вообще ничего. Но мне необходимо сделать так, чтобы это появилось. Мне за это платят.
© Игор (Гаспар Ульель), цитата из фильма
Я начала говорить, что порой нервный срыв — роскошь. Сейчас не до этого.
© Мика (Сандра Хюллер), ещё одна цитата из фильма
Жюстин Трие — режиссёрка, упорно тренирующаяся создавать истории примерно в одной и той же патетике, с одним и тем же инструментарием либо сходными, повторяющимися из раза в раз элементами. Это не хорошо и не плохо, но интересно как объект исследования. «Соблазн» является переходной точкой от «В постели с Викторией» до «Анатомии падения», выигравшей в 2023 году Золотую пальмовую ветвь. В главной роли — снова Вирджиния Эфира, в одной из второстепенных — Сандра Хюллер, которая перекочует в следующую работу. Прежде чем вернуться к судам и адвокатам, Трие опять коснётся стези писательства (с невозможностью субординации от чужой биографии) и психотерапевтических бесед. Трагикомедия никуда не уйдёт, но уступит толику первенства триллеру. Правда, несчастные дамы и многословные конфликты железно останутся во всех трёх случаях.
Несмотря на то, что трейлер обещает препарировать коллизию любовного треугольника, в названии прячется подсказка к верной интерпретации. «Соблазн», если отвергнуть шахтёрский труд локализаторов, в правильном переводе — «Сибил». Это отсылка к подлинной хронике женщины, имевшей множественное расщепление личности, а также ставшей героиней книги журналистки Флоры Риты Шрайбер «Сивилла» плюс парочки экранизаций. То есть, ещё до просмотра на свет вылезает расшифровка, что ключевой замес будет сложнее и изощрённее, ибо попытка подменить свою жизнь жизнью другого человека недалеко отходит от вектора заданной аномалии. И то, и то — две стороны горькой медали. Два полюса потери единства «я».
Впрочем, сложность предстаёт не только в виде обилия триггеров, комплексно подвязанных к Сибил нынешнего времени и её пациентке Марго Василис. Секс, мать, аборт, алкоголизм, творческие метания, акты взаимодействия с родственниками, мужчинами, коллегами, подопечными — всего понемногу, как в салате. Непривычно влияющий на восприятие приём состоит в столь же рубленом монтаже материала, состоящем из обрывков, скачущем из пространства в пространство, от темы к теме, где-то лишённом логических сцепок, отчасти играющем на нервах, отчасти на чувствах. Словно мы оказываемся в центре буйной головы, где среди клочков памяти и тревоги роятся спутанные мысли, вспышки, картинки, и нет подступа к тому, чтобы адекватно сгруппировать их — лишь тонуть ещё глубже. Та или иная сцена норовит как внезапно оборваться, так и продолжиться фрагментарно, под закадровый рассказ, протянутый нитью сквозь образы; даже когда повествование не грешит нелинейностью, оно тащится на поводу у раздробленного эмоционального состояния и игнорирует обретение привычной нарративной стройности. Жюстин, собирая пазл индивидуального стиля, продолжит ставить опыты над ним в «Анатомии падения» — органично, не резко. А пока её диалог со зрителем в способе изложения весьма и весьма специфичен, чем придётся по вкусу не каждому.
Трие не
объясняет. Не доносит очевидных истин. Она
ассоциирует. Потому хаотическое нагромождение ситуаций существует вопреки ожиданию целостности и помимо воли (а то и под ручку с ней) рождает особую магию, ощутимую за счёт обаяния и естественности актёрского каста. Так, суть не в
понимании, а в
погружении, что для аудитории периодически неотделимо от понимания, но тут до последнего раскрывается вразрез с ним. Истеричная нестабильность персонажей постоянно подначивает к череде спонтанных поступков и реакций, цепляющихся друг за друга. И если в некоторые разы остаёшься в ровной позе, то в другие — сидишь как на иголках. Ярче всего в развёрнутом контексте выглядят эпизоды съёмок «фильма в фильме». Виражи камеры, срывающийся процесс, подчёркнуто профессиональные (пахнущие тошнотворной токсичностью) объяснения, уникальный операторский трюк с отстранённым фиксированием изображения с плэйбека, манипуляции на площадке, крики, ссоры, споры — нельзя не заметить, с какой точностью сценарные хитросплетения находят отражение внутри не менее, а то и более хитросплетённой формы. Номинация в Каннах дана, право, за подобную смелость в трактовке и иллюстрации сумбурного, не самого симпатичного, потенциально дискомфортного сюжета, вдобавок использующего матрёшечную функцию.
Это ужасно неуравновешенная картина. Не эротические «кошки-мышки», не арт-хаусная драма, не love story, не болезненный экскурс в психоанализ и за кулисы индустрии. Это — всё вместе. Здесь так много исходных, что в какой-то момент можно очень устать и запутаться. Даже взбеситься. Стать терпеливым, расчётливым патриотом таких экспериментов — то, что должно помочь. Страсти, обуревающие экранных сумасшедших (точнее,
сумасходящих), выражают кажущуюся беспричинной одержимость беспорядочностью собственного бытия. Агрессия чередуется с соитиями, депрессивным клокотанием, неуверенностью ни в завтрашнем дне, ни в сегодняшнем доверии кому бы то ни было. Здесь либо трахаются, либо ненавидят, либо плачут. Бесконечная воронка.
Казалось бы, кино о близости. На самом деле, кино об её отсутствии у всех со всеми и зацикленном поиске, проходящем через мучительный разрыв контакта с собой.
Кульминация разворачивается в отрыве от основного места действия, в экзотических островных декорациях: теперь многострадальная эпопея разделяется на «до» и «после». На данном этапе окончательно избирается превалирующий дискурс, вгоняющий Сибил в мясорубку человеческих отношений, и проблемы интеграции в чужеродное общество, чрезмерного размытия границ, утраты ориентиров оборачиваются изматывающими в край последствиями, тянущимися вплоть до финала. Будто вся первая половина сеанса — взлётная полоса, а дальше — недолгое соприкосновение с облаками и глубокое, взрывное пике: психотерапия даёт противоположный эффект. Мир искусства, построенный на лжи и лицемерии, населённый спаривающимися «хамелеонами», носящими маски и слишком преданными «фабрике грёз», делает широкий надлом в той, кто расщепил своё «я» на других людей, не распознав его пользы для себя лично. А ни для кого не секрет: когда рассыпаешься, рано или поздно придёт пора собираться обратно. Если, конечно, найдутся все твои кусочки.
«Соблазн» — безумно травматичное, но страшно красноречивое зрелище. Жюстин Трие беспощадно и невыносимо обнажает тела и души, сталкивает их в горящем котле и с усердием палеонтолога ковыряет раны, не успевающие зарубцеваться. Реальность жёстко совокупляется с вымыслом; вымысел нежно перекрывает кислород реальности — но загнанным в ловушку не выйти прежними. Невзирая на развороченную вдоль и поперёк нервотрёпку, дающую выносливости сочного пенделя, это достаточно недооценённый проект, заслуживающий внимания. По крайней мере, на фоне примитивных, штампованных пачками кинолент он выделяется скрупулёзной продуманностью, филигранным лавированием на стыке жанров и утончённой красотой, доступной исключительно в оптике французского взгляда.
8 из 10