Проводы в «Великую полночь»Ткут, ткут свои тенёта на просторах Всемирной паутины поклонники творчества А. Н. Сокурова. Что ни текст — то описание ощущений от фильма. Ну и нам, заправским вурдалакам, приговорённым товарищем Б. Н. Ельцина к пожизненной энтропии, никто не мешает созерцать эти модернистские полотна с «Кинопоиском» наперевес.
Зомби по имени Антон (Леонид Мозговой) истомно позирует ночной прохладе. У изголовья его взгляда маячит нелепый фэйс сторожа (Пётр Александров), прикованного к ялтинской резиденции некоего литературного классика то ли скудным жалованием, то ли скукой смертной. Молчат пыльные клавиши фортепиано, худеют занавески. То ли дело останки доктора Чехова — тактильные, говорливые, неуемные. Труп примеряет сорочку, свежий воздух и водочку — сторож примеряется взглядом к освободившейся могиле. Вернувшийся с того света оказывается сибаритом, оставшийся на этом — отрицателем чистого (как ялтинский снег, конечно) мортализма, платоновским мечтателем, взыскующим к блаженному посмертию.
Режиссёр выжал из своих творений всю воду, дабы обточить «Камень». Никаких лишних полутонов, предельная лиричность интонации, кристальная ясность сюжета (спасибо автору сценария, Ю. Н. Арабову) — и, при этом, импрессионисткая форма, суровость композиций, пугающие глубины кадров. Тут тени беседуют друг с другом, корячась в смыкающей пространство мизансцене. Тут презираются постулаты Бора и крупный план слетает с орбитали в общий. В черно-серо-белой фактуре столько же сокуровской деловитости, сколько в заранее записанной на съёмочной площадке 5-минутной тишине.
Деформируя изображение, Александр Николаевич не стремится к реформации киноязыка: кто-то мыслит «наброшенный» им на экран муаровый узор как призрачную вуаль, кто-то — как надоедливую и непреодолимую москитную сетку. Так или иначе, пропорции реальности переварены временем-кракеном; авторским то бишь. «Счастливые часов не наблюдают» — а бытие? Ни живых, короче, ни мертвых, только скомканный оптикой журавль, да желание остаться с фильмом наедине. С его героями не грех сесть на хвост хайдеггеровской «Великой полночи» — и отставать, опаздывать, мешкать. Мне было очень страшно это смотреть.