Бескрайняя унылость бытия накрыла «одноэтажную Америку» волной изнеженного насилия. Закружив в томной Danse macabre ангелов с отбитыми фарфоровыми крыльями и усталых демонов в ковбойских сапогах со сбитыми каблуками. Под топот и шарканье ног танцующих дремлют Дерри, Касл-Рок, Салимов удел. Рожденные из соединений нейронов, отпечатанные на древесном прахе. Они ждут гостей — читателей, дерзнувших узнать, что снится Стивену Кингу. В 92-ом ему снились «пылевые зайчики» с острыми жубами и высохший колодец в зарослях ежевики. В 92-ом ему снилась Долорес Клэйборн с грубыми руками и терпением мула.
Утверждение Пратчетта, что чтение=некромантия справедливо как по отношению к писателю, так и к его персонажам. Каждый раз, открывая книгу, читатель воскрешает мертвецов, ударяясь иногда в некрофилию. Чем краше описан «покойник», тем проще его оживить, но тем сложнее принять его «воплощение» на кинопленке, ибо «любая экранизация всегда беднее оригинала». Применительно к «Долорес Клэйборн» Тейлора Хэкфорда (киноинтерпретации одноименного романа Стивена Кинга) это верно лишь отчасти, т. к. самый образ главной героини взят с актрисы, ее сыгравшей — Кети Бейтс.
Тупая боль в отбитых почках, проглоченные зубы, изувеченная консервным ножом грудь, отрезанные ноги — столько пыток, сколько пережили героини Кинга, не знали и ведьмы в теплых объятиях инквизиторов. Его книгам название: «Мужчины, которые ненавидят женщин» подходит куда больше, чем произведению Ларссона. «Долорес Клэйборн» не исключение. Погружение в жизнь главной героини полное, беспросветное и безвозвратное. Как это часто бывает, книга, втиснутая в сценарий, лишилась многого. В экранизации ужасы брака сведены к минимуму, больше внимания уделено отношениям между матерью и дочерью, чем супругу-извергу. Одна из ключевых героинь — Вера Донован, порезана, как Хичкоковская Блондинка из-за чего финальная речь Селены перед слугами закона звучит наивно и неубедительно, обретая странное сходство с манипуляцией: «белая девочка» из «Время убивать». Игра на эмоциях, подгоняющая под простое и понятное зрителю, не знакомому с книгой, слово «дружба» то, что связывало двух женщин. Без «воскрешенных» из чувства вины детей и «пылевых зайчиков», прятавшихся под кроватью вдовы фильм получился бледнее, чем мог бы быть, а исследование психологии «бытового» убийцы не столь безжалостно всеобъемлюще, как в книге. Чтобы заштопать дырку создатели выудили из темного угла замшелого и злопамятного детектива, тем самым подчеркнув почти феминистический настрой фильма, где мужские персонажи либо монстры, либо простофили.
Карминовые слезы на бледных щеках, истерзанной жертвы высыхают только, когда жертва становится палачом. Розой Мареной. Долорес Клэйборн, а не Долорес Сент-Джордж. Стервой, которая сожжет заживо чужих коров, осмелившихся нагадить на ее поле. Достоверность образа созданного Бейтс, ее белокаменное спокойствие — тот стержень, на котором держится лента. Она чисто кинговская героиня в фильме, где мало что осталось от первоисточника. Откровенно плюя на антирассветы американской глубинки, обманчиво медовые закаты и общественную ненависть Долорес рассказывает свою историю вернувшейся в родной город дочери. Ее подталкивает надежда, горькая, как молоко Розы-Сароны на губах умирающего от голода, но необходимая для выживания обеих героинь. Чтобы спасти дочь Долорес убила ее отца и все же сломала ей жизнь. Сработали сучьи законы бытия, согласно которым кирпичи просто так на голову не падают, зато сосульки со смаком разбивают детские черепа. Последствия преступления, как круги на воде расходятся дальше, искусственной волной тревожа все, что плавает на поверхности. Спустя годы Кинг в «1922» вернулся к этой теме, в тех же декорациях одинокой фермы и заманчивой дыры колодца, муж убивает жену, разрушая жизнь сына. Хэппи энд невозможный в оригинале в ленте необходим, ибо оправдывает Долорес не народ, а дочь, которая признает ее правоту, только это и имеет значение, т. к. акценты уже сместились, от исследования психологии убийцы к семейной драме и дальше к последствиям инцеста. Связь «Долорес Клэйборн» с «Игрой Джеральда» обретает новое решение в фильме. Селена — копия Джесси. Обе пережили домогательства отцов, обе глубоко травмированы и забыли о том, что испытали. Чтобы выбраться из оков теперь уже Селена должна резать по живому, содрав кожу скользким мясом пройтись по суровому металлу. Разжевать и проглотить липкую, тошнотворно-сладкую конфету из корня солодки. Сумрачным утром вспомнить, как отец заставлял ее делать что-то грязное и мерзкое. Увидеть истину, ибо ложь, ловко сотканная разумом, ее уничтожала.
Вылинявшие глаза Стрелка устало скользят по бесплодным землям спагетти-вестернов Леоне, а если отправить под пресс «Оно», можно выжать «Вино из одуванчиков», в солнечной желтизне которого мелькнет улыбка Пеннивайза. Отсылки к Лавкрафту, Стейнбеку, Джексон (еще паре десятков авторов) и массовой культуре встречаются у Кинга так же часто, как клиффхэнгеры, Спрингстин и «Ред сокс»; любовь, надежда и детки, которые обязательно умнее взрослых. Узнаваемый стиль и мастерство рассказчика — привычные маркеры, но, пожалуй, лучше всего творчество автора характеризует «деятельность» его персонажа в «Сынах анархии». Расчленить, переработать, ассенизировать. Только место трупов занимают страхи. Главный, из которых — страх смерти. Произведения длиною в жизнь или сорванные с недоумевающей реальности куски кожи — рассказы, книги Кинга о предопределенности и конце света для каждой отдельно взятой человеческой особи. Агония, белый туннель, огненный деготь или райские кущи. Каждому воздастся по вере. А может, не воздастся вовсе, и все закончится бесконечной тьмой без малейшего признака материи или духа. Ничем. Прахом. Тленом. «Ка помечает для себя время каждого мужчины и каждой женщины». Земляничной весной. Индейским летом. В минуты солнечного затмения, когда летучие мыши чернильными крыльями царапают лиловое небо, а мороженное тая от зноя, сладостью стекает по пальцам. Под звяканье кубиков льда в бокале с мятным чаем и шепот шин по мокрому асфальту. Рано или поздно, но всегда одинаково горько. Однако пока Черепаха держит мир на спине, а ножницы мойры далеко от твоей нити, есть надежда, что все можно исправить. Не вернуть сожранные лангольерами куски, но использовать то, что осталось, чтобы воплотить в жизнь не только мечты, но и грезы, сказать такие важные «прости» и «прощаю».
Спасибо за внимание, сэй читатель. Долгих дней и приятных ночей.