Человек дождя и солнцаКартина с успехом была представлена на венецианском фестивале, получив, правда, не самую престижную награду, русскоязычное название которой лишний раз лучше и не упоминать. Тем более что сам фильм является если ни вехой, то очень значимым событием как для нашего кино, так и всех тех, кто имеет к нему отношение. Особенно для Любови Аркус. 20 лет она писала о кино, возглавляла редакцию питерского журнала «Сеанс», анализируя, оценивая, интерпретирую творчество других.
Одно дело — блеснуть артисткой в маленьком эпизоде шлягерного «Кококо», другое — стать главным на площадке, тем, кто за базар отвечает. Критики редко меняют свою профессию на режиссуру, думаю, не в последнюю очередь из-за страха оказаться неумехами в том деле, о котором всю жизнь разбирались, но на бумаге. Перед Аркус был пример бывшего мужа — Олега Ковалова, который изменил любимому киноведению с режиссурой и сделал несколько опять же киноведческих фильмов, настолько «продвинутых», что даже киноведы и критики за головы хватались.
Несколько лет назад в «Сеансе» был опубликован странный текст под названием «Люди» некоего Антона Харитонова: «Люди бывают добрые, веселые, грустные, добрые, хорошие, благодарные, большие люди, маленькие. Гуляют, бегают, прыгают, говорят, смотрят, слушают…», умещающийся на одной машинописной странице. Аркус захотела с автором встретиться. Им оказался 12-летний аутист.
Фильм этот можно было бросить уже в самом начале, когда юный герой упорно бегал от камеры, не желая идти на контакт. Или можно было ограничиться хроникой, фиксирующей развитие маленького человека дождя. Или деградацию, как это, например, проделали чешские коллеги-документалисты, 10 лет методично снимая наркоманку «Катьку», не вмешиваясь при этом в её жизнь, в результате окончательно разрушенную героином. Или можно было «отделаться» каким-то одним красивым актом, наподобие того, что сделал с мусорщиками в фильме «Свалка» бразильский художник Вик Мунис, пригласив их позировать для своих картин, а потом взяв собой на престижный аукцион и вручив каждому вырученные от продажи картин деньги. Возможно, что-то такое и планировалось изначально, но по мере развития отношений с Антоном, замысел всё углублялся и углублялся, чтобы вывести в итоге к осознанию абсолютной истины и одновременно абсолютной «банальности». Всё дело в любви.
Антон — это та лакмусовая бумажка, отражающая её уровень в обществе. Нет, не в обществе. В окружающих его людях. Без неё он хиреет, совсем как цветок без воды. С ней — начинает преображаться. И то и другое фиксирует камера. Мы видим постоянно меняющийся процесс — то расцвета, то увядания. Эксперимент, поставленный обществом. Эксперимент уникальный уже потому только, что поставлен на человеке, хотя на людях ставить эксперименты вроде как запрещено. Собственно, главная составляющая несанкционированного никем опыта — мытарства аутиста Антона Харитонова между его собственной питерской квартирой, из которой когда-то давно ушёл отец и вот-вот уйдет (в мир иной) мать, и разного рода инстанциями.
Я не могу вспомнить ни одного фильма, где бы так наглядно была отражена метаморфоза столь разительных перемен. Антон, лишенный привычных защитных механизмов адаптированного человека, реагирует на всё непосредственным образом. Поэтому с ним бессмысленно имитировать добросердечность, поэтому фильм невольно ставит далеко не утешительный диагноз нашему миру и нашему времени. Такое ощущение, что это кино снималось не четыре года, а четверть века. И в нём сошлись в одной точке последние десятилетия — стагнирующий социализм 80-х, лихие 90-е и ново-русский гламур нулевых.
Я больше чем уверен, что все четыре года, посвящённых Антону, Любовь Аркус не думала ни о каком месседже будущего фильма, ни о каких-то возможных наградах. Все профессиональные составляющие перечёркивает и одновременно окупает уже один только её поступок… Вызов, брошенный нашему миропорядку, когда она именно что выкрадывает Антона из психушки, что, я вам скажу, выглядит куда круче, чем в авантюрном игровом кино. Чтобы потом прятать его несколько месяцев на свой страх и риск на «конспиративной квартире», опасаясь любого стука в дверь. И как бы в благодарность за это парнишка из гадкого утёнка превращается на наших глазах если не в прекрасного лебедя, то, по крайней мере, в здравомыслящего парня, улыбающегося и приветливого, и, главное, больше не мечущегося, как дикий зверь в клетке.
Аркус четыре года не столько снимала кино, сколько спасала человека, едва не сгоревшего на адской кухне «имени товарища Кащенко». Спасала Антона Харитонова, а спасла ещё и себя. Творческий акт совпал с каким-то очень важным для неё духовным процессом, что привело в итоге к преображению создателей и зрителей. За всех не отвечаю, но лично я и, полагаю, все те полтора десятка человек, что были в зале, где я его смотрел, пережили за два неполных часа очень сильные чувства. А зрительский катарсис, похоже, совпал с катарсисом героев: мы видим как отец с новой, второй, женой смотрит видеосъемки Антона за несколько лет и, похоже, наконец-то осознает, что это его сын, его кровь и плоть. И как результат — принимает Антона в свою новую семью.
И самое главное, что при всём том, что здесь показано, это никакая ни чернуха, это удивительно светлое кино, какого ещё поискать. И слёзы, которые будут литься у вас по щекам, не будут слезами жалости, но будут теми слезами, что случаются в те редкие мгновения, когда нам удается заглянуть в самую глубину своей души.