Пьета, да не та«Пьета» принёсла корейскому шокмену самую престижную в его послужном списке награду — «Золотого льва» в Венеции. Символично, что это случилось на том самом фестивале, где двенадцатью годами раньше его звезда взошла после премьеры «Острова». Тогда жюри ещё не очень представляло, что делать с этим безжалостным азиатом, но репортажи о падающих в обморок зрителях во время показа фильма разошлись по миру и невольно заинтриговали. Так образовался миф, а затем и культ Ким Ки-дука, который он тщательно поддерживал последующие восемь лет, исправно поставляя своим поклонникам по одной, а то и по две картины в год, наладив что-то вроде конвейерного авторского производства.
Так продолжалось, пока не был исчерпан идейный ресурс и не наступил кризис перепроизводства. Выпав из обоймы фестивальных фаворитов почти на четыре года, Ки-дук посвятил это время продюсированию и написанию сценариев для молодых корейских режиссёров, «в знак благодарности» и в меру таланта копирующих его авторский стиль. В 2011-м он вернулся к своей основной деятельности — режиссуре, выйдя из кризиса оригинально и в определенном смысле красиво. Соединив профессиональную ремиссию со съемками документального фильма «Ариран», он рискнул предстать в нём в почти обескураживающем и неприглядном виде, предъявляя и олицетворяя состояние творческого замешательства.
А теперь, собственно, о «Пьете», представляющей собой своеобразный «апокриф» на тему сюжета знаменитой скульптуры Микеланджело Буонарроти. Пьета в переводе с итальянского означает жалость и милосердие. Копии изваяния итальянского художника, изобразившего оплакивание Богоматерью мертвого Христа, лежащего у неё на коленях, красуются по всему миру, и есть даже на родине Ки-дука. Стилизованный образ скульптуры режиссер использовал в рекламных постерах, но не задействовал в самом фильме. Что не удивительно, поскольку в таком случае могла открыться суть тщательно спрятанной интриги…
Не знающий жалости выбивальщик денежных долгов из мелких сеульских ремесленников однажды встречает на улице красивую женщину, которая утверждает, что приходится ему матерью. Вместе с проснувшимися сыновними чувствами у молодого рэкетира появляется страх за мать. Так до сих пор безотказно работающая «пыточная машина» начинает вдруг сбоить, что и приводит к неожиданному развитию событий. Полагаю, что столь смелая эксплуатация классического тропа не могла не понравиться организаторам и жюри Венецианского смотра. Но Ки-дук остался верен своей характерной манере: используя образ Микеланджело как ключ к дешифровке, он немилосердно, и под завязку, набил фильм сценами экстремального насилия. В результате и без того обширный каталог кидуковских пыток и перверсий пополнился очередной изощренной подборкой.
Классический Ким Ки-дук, мотивированный поиском небанальных проявлений агрессии, здесь как молодой стахановец выдает на-гора новый, свеженький арсенал пугающих обывателя сцен. Поклонники, воспитанные на острове, плохих парнях и самаритянках, вроде бы должны радоваться. Но лично меня почему-то не покидает ощущение, что это лебединая песня режиссера, после исполнения которой, надо либо уходить из кино вообще, либо кардинально менять стиль и содержание. Собственно, это уже случалось с Ки-дуком, в результате чего появилась, как вы прекрасно знаете, — «Весна, лето, осень, зима…»
Но следуя проверенным направлением и ловко манипулируя тут символикой христианской мифологии и духовности, Ким Ки-дук тем не менее продолжает органично вписываться в контекст национального кино, поскольку «Пьета» — это кино о мести, а данная тема с некоторых пор стала излюбленной у продвинутых режиссёров Южной Кореи. Пробуждение сыновних чувств к матери утверждает незыблемость кровных уз, но в интерпретации Ки-дука проходит здесь через жертвенное «кровосмешение», чтобы затем в качестве расплаты и искупления за грехи оставить самый длинный кровавый след не только на загородной сеульской дороге, но и, с большой долей вероятности, в истории мирового кино…
Аминь.