Сюр, кролики и амнезияНачнем с нескольких сцен: ужасающие звериные создания (большевики) вспарывают живот трусливому отцу семейства и вместо кишков оттуда вываливаются сосиски, которыми совершается соответствующее отмщение; на солдат в окопах нападает полчище взявшихся словно из дурного сна кроликов; бабушка дарит в подарок солдату ногу своего погибшего супруга; женщина, которая в подтверждение всех своих слов, вручает всем карту сокровищ; И нет, это не набор произвольно сформированных слов — это сюрреалистическая драма Гая Мэдина, канадского экспериментатора, заслужившего широкое признание.
Поскольку христианские или религиозные мотивы в фильмы не читаются явно и не являются ключевыми, то русское название «Архангел» разумеется не подходит к фильму, в оригинале которого стоит также смутное и для англоговорящих слово «Archangel». Здесь имеется в виду город Архангельск и Архангельская область (Archangel region), в который прибывает после Первой мировой войны главный герой картины Джон Боулс.
Фабула этой сюрреалистической сказки, как и должно быть, не имеет конкретного смысла: лейтенант Боулс возвращается с войны (об окончании которой он и все жители Архангельска в общем-то забыли) и встречает женщину очень похожую на его умершую возлюбленную. Эта женщина (готической внешности немецкого экспрессионизма) — Вероника, также испытывает на себе все чудеса амнезии: ее муж Филбин забыл ее после своих военных операций. Этот водоворот забывших и что-то припоминающих и будет крутиться в этой чудесной фантасмагории между Архангельском и Мурманском.
Общая амнезия травмированных реальностью людей — одна из ключевых тем всего творчества Мэдина. Это излюбленный им психический способ избежать не только проблем, это бегство. Бегство от ответственности за семью, за своих любимых, отрешение от принятых раннее решений и реальности. Только она позволяет объяснить слепое следование окружающему миру и его нелепых законов. И в то же время это способ обрести какую-то новую жизнь, избавившись от груза памяти.
Некоторые части фильма названы панихидой (Панихида Боулза или панихида Вероники). Но никакого принятия смерти у этих героев не происходит, их восприятие сбито с толку: никого вообще, например не удивляет как крестьянская семья в России спокойно разговаривает с канадским солдатом.
Первое конечно же, что удивляет зрителей фильма конца 20 века — эксплуатация старых стилистический приемов кинематографа и переосмысление, и адаптация под новый лад. Фильм снят на 16мм пленку и имитирует кинематограф 20х годов. Броское название всему этому — некрофилия. Любовь к уже умершему, по сути, способу отображения действительности. Это перекликается с темой амнезии, как возможности от ограждения существующей реальности. Такая мастерская пародия на фильмы прошлого, конечно, смотрится достаточно архаично, но представить ее в современной стилистике сложновато. К примеру, методы внедрения звуковых дорожек, чередование с интертитрами, умелое встраивание одноцветных кадров добавляет и сказочность, и комедийность и сюрреалистичность. Это смелая работа по выстраиванию мира человека, который потерялся вне времени, застрял на грани эпох в результате какого-либо травмирующего события.
Травма войны, от которой тоже сложно убежать преследует нас почти на протяжении всей картины. Первая мировая война закончилась, но об этом все герои забыли. Ведь это нельзя изжить из сознания: солдаты здесь изображены как погруженные в сон и борющиеся сквозь туман памяти, заполняя ощущение пустоты своими странными подвигами. Их слепое, по сути, следование всему происходящему возникает из неосознанной до конца травмы. Поэтому никакого удивления, что даже нашествие кроликов может представлять серьезную опасность для них. Возможно ли сохранить рассудок на войне остается здесь риторическим вопросом.
Сюрреалистические эпизоды на грани абсурда перекликаются и с кинематографом Дэвида Линча и Луиса Бунюэля — специалистов в выстраивании мира снов.
Важный прием в картине — эллипсис — отсутствие каких-то значимых пояснений и эпизодов. Работа памяти так и устроена: человек запоминает далеко не все, а в основном только глубоко эмоциональные потрясения, не всегда имеющие какой-то важный рациональный причинно-следственный смысл.
Блуждание Боулза по-практически сказочной области российского севера несомненно сопоставляется с более поздней работой Мэдина «Сумерки ледяных нимф», где главный герой также на корабле прибывает в мифическую страну. Приключения в этой стране — схожие перипетии любовных треугольников и квадратов: таких же помнящих и непомнящих людей. Сравнение двух этих картин позволяет увидеть практически два разных применения амнезии: способа ухода от боли (будь то война или что-то другое) и способ оправдания самого себя.
Обращаясь к приемам, казалось бы, умершего кинематографа, Мэдин все же доказывает, что можно переизобретать, трансформировать и накладывать свои смыслы на технически уже отсталые средства. Это не будет выглядеть ни как пародия, ни как простой аттракцион, даже наоборот. Это действительно привлекает внимание: именно такое кино (как говорил Триер «фильм должен быть как камешек в ботинке») способствует взаимодействию в искусстве, и только тогда его захочется пересматривать много раз, находя все новые и новые идеи.