Родителей не выбирают. Судьба маленького Сани протянулась размытой дождями просёлочной дорогой по городам и весям обездоленной войной России. Ни кола ни двора — только мать, снова собирающая чемоданы, снова спешащая на поезд, снова о чём-то горько вздыхающая. Отсутствие пресловутого женского счастья (того самого — был бы милый рядом) непонятно пятилетнему мальчугану. Понятно только, что дядю Толю, от которого так вкусно пахло шипром на весь вагон, теперь надо называть папой. А другому, настоящему, вернувшемуся с войны призраком в солдатской шинели, остается лишь совестно смотреть в глаза…
Имея в основе своей пошлейшую бытовую историю, «Вор» с первых кадров берет не за сердце, а за горло. Хлебнувшая горя мать-одиночка, падкая на любое — даже самое иллюзорное — обещание счастья, образ не просто знакомый, но архетипический для нашего общества. Исторический период и название страны при этом не имеют абсолютно никакого значения. Лишённые опоры то ли из-за войны, то ли из-за пьянства и безответственности «сильного пола», такие женщины всегда вызывают смешанное чувство стыда и жалости. Ведя повествование от лица своего самого юного персонажа, режиссер не позволяет предъявлять к овдовевшей Кате никакие моральные требования. Она просто мама, самая добрая, самая красивая, самая родная. И страшно, когда кажется, что дядя Толя душит ее подушкой; и радостно, когда она смеется и танцует в новом доме…
Надежда, вспыхнув огоньком в глазах одинокой, неприкаянной женщины, передаётся — словно по невидимой пуповине — и её сыну. Слишком легко поддаться брутальному обаянию случайного попутчика: офицерская форма («Военные — люди надёжные!»), самокрутка, небрежно зажатая в зубах, твёрдый взгляд и уверенный тон. Сила, исходящая от персонажа, трактуется не иначе, как способность защитить. Катя видит в мужчине надёжную опору, Саня — модель поведения. Но если женщина готова безрассудно отдаться внезапно вспыхнувшей страсти, то ребёнок интуитивно чувствует подвох… Истинная сущность Толяна вынесена в название фильма, однако, знание это нисколько не умаляет тёмной притягательности образа. Так непринуждённо сыгранный Владимиром Машковым, этот псевдо-офицер, псевдо-отец до финальных титров не желает превращаться в гнусного домашнего вора. Железной проволокой последней надежды обвивает он отчаявшиеся сердца, кидает кости изголодавшимся собакам. Нет выбора ни у Кати, ни у Сани, ни у зрителя: Толян — спаситель, пусть и уголовник. И остаётся только идти за ним, покорно склонив голову, и верить, что, может, обойдётся…
А ты готов вдыхать её до головокруженья,
Гореть в её аду до полного самосожженья…
Снятый в так называемые «лихие девяностые», фильм Павла Чухрая — один из лучших портретов эпохи, проступающий обманчивыми контурами чернушной истории в сознании обывателей. В то, что события фильма происходят в 1956-м году, не веришь ни разу. Блатной жаргон («фраерок») и общий уровень диалогов звучат куда громче затянутой в вагоне поезда «Эх, дороги…» и мимоходом брошенной в начале картины исторической даты. Даже имена героев вызывают вопросы: Катя — вместо Катерины, баба Таня — вместо Татьяны Павловны, Толян — вместо Анатолия. Вор, сыгранный Машковым, по психологическому типажу — тот самый браток, что и на зоне побывал, и бритву в зубах держать научился, и Сталина (главного «пахана») на груди наколол. Наконец, все второстепенные персонажи — продажные, мелкие души, по умолчанию славящие вождя, но заботящиеся лишь о своей линяющей шкуре.
Обусловленный режиссёрской небрежностью или недостаточным бюджетом, подобный рассинхрон с изображаемой эпохой лишь сильнее давит на больное место. Говоря со зрителем на знакомом языке, Чухрай вызывает чувства раньше, чем мысли. Безотцовщина, неприкаянность, страх, текущие горячие мочой по трясущимся ногам. Обречённая, слепая надежда, хватающаяся за то единственное, что посылает судьба. Резкое «Папка, родненький!», вьющееся клубами горячего дыхания на морозе, предательски вырвавшееся… да так и оставшееся навсегда.
И в этой тишине под скрип разбитой двери
Звучит далёкий колокол твоей потери…
Советский Союз — что отец, не вернувшийся с войны. Чёрно-белый призрак в солдатской шинели, машущий платком с перрона рассыпающихся в пыль книг и газет. Стал ли бы он нам хорошим примером, любил ли бы родину-мать так искренно, так нежно — мы никогда не узнаем. Время неумолимо унесло нас по рельсам истории, подсадив в вагон сомнительные авторитеты и беспробудное пьянство. Страна на изломе девяностых — что Толян: восхищающий, пугающий и жалкий одновременно. Вор в чужом обличии, крадущий не только нажитое добро, но и утаскивающий в грубом холщовом мешке сердца людей. Бандит, пускающий пыль в глаза, чтобы потом бросить туда солью. Но страшно то, что сиротливый русский народ — под стать Кате и Сане — рад был обмануться. Полюбил по-настоящему, сквозь боль, навзрыд. Как борозду в памяти. Как родину, которую не выбирают.