Секрет бессмертияВ моих фильмах вообще ничего нет, кроме того, что вы чувствуете. — Микеланджело Антониони
Она
Она не знала, что с нею происходит. Вроде бы всё хорошо, всё как всегда, положение семьи стабильно, муж-писатель в зените славы, и их хорошо принимают в свете, и ей даже говорят, как она похорошела, настолько часто, что в это уже можно начинать верить. Но отчего-то смутная и до дрожи липкая тревога, раньше редко посещавшая её, теперь не только запросто приходит к ней, но уже и прочно поселилась в её душе, и заменила её глаза своими. Муж видится ей бесчувственным истуканом, озабоченным лишь следованию светским условностям, его бесконечные поклонники, поклонницы и светские знакомые — фальшивыми куклами, изображающими живых. Единственный по-настоящему живой человек, которого она любила когда-то, и выйти замуж за которого ей помешала девическая глупость, умер в больнице от неизлечимой болезни, оставив её одну, вынужденную ходить между людьми как между манекенами в магазине готового платья. Нельзя сказать, чтобы эти люди были неинтересны, нет — ей нравилось наблюдать за ними, как бы подсматривать за их частной жизнью, иногда такой чудной. Но её постоянно грызло ощущение нехватки чего-то очень важного и даже необходимого. Она не знала, как назвать это что-то, но чувствовала, что задыхается…
Художник
Вкусы начинающего режиссёра формировались в среде, в которой позднее, после войны, структурировался неореализм Висконти, Росселини и де Сика. Но молодой Антониони смотрел глубже многих и сразу занялся не столько бытом социальных низов и натуралистическими деталями, сколько внутренним миром персонажей, изобретя таким образом свой собственный «внутренний неореализм». Не случайно, что свой самый первый, ещё любительский фильм он хотел снять в приюте для душевнобольных. Однако современное ему общество в изобилии предоставляло не менее благодатный материал: тотальный распад простых человеческих связей, одиночество, идущее под руку с индивидуальной свободой и расширением возможностей, чёрствость и глухота к желаниям и страданиям ближних. Интерес к таким вещам, наложившись на свойственное новому направлению внимание к непосредственному материальному контексту, привёл Антониони к созданию собственного оригинального киноязыка, наиболее ярко проявившегося в «трилогии отчуждения» («Приключение», «Ночь», «Затмение») и примыкающей к ней «Красной пустыне». Глубоко, образно и убедительно выразить внутреннее состояние героев через окружающие их материальные предметы может далеко не каждый художник. Микеланджело Антониони — мог.
Он
Что-то в его жизни неуловимо менялось, он никак не мог понять, что именно, и никто из его окружения не мог помочь ему даже намёком. Всё было как всегда: жена и знакомые, книги и издатели, журналисты и поклонники. Но поднималось что-то, всё больше отделяющее его от всего этого, такого привычного и необходимого ему. Как будто он один стоял на плоту, который относило течением всё дальше от берега, и он не мог ничего сделать. Он старался не подать вида, чтобы никто не заметил овладевающего им страха. Как и прежде, он был надменен с поклонниками, независим со спонсорами, вольнодумен с журналистами. Его влекло к женщинам, и он не отказывал себе в этом удовольствии. Но ему уже было достаточно страшно, чтобы не сметь задать себе простой вопрос: а правда ли, что ему, как он самоуверенно утверждал, есть «о чём» писать, но он не знает «как»? не наоборот ли? Рядом с ним был человек, которому он мог поверить свои страхи и найти понимание и поддержку, — его жена. Но именно её он избегал больше других, нутром чувствуя, что уж с ней-то придётся выложить всё, и соврать, уклониться, увильнуть — не получится. Как неглупый и, в общем-то, честный человек он, конечно, хотел правды. Но только такой, которая пришла бы сама, без дополнительных усилий с его стороны. И была бы к нему достаточно благосклонна.
Публика
Публика шестидесятых — особая публика, не похожая ни на серьёзных и благодарных зрителей ранее, ни на сибаритствующих попкорноедов после революции 1960-х. Кино уже перестало быть чудом, за которым следишь разинув рот, но ещё не стало чистым развлечением. Именно в этот короткий период от него требовали невероятного — правды жизни, да ещё такой, чтобы захватывала и воображение, и ум, чувство. И кинематографисты старались, вполне серьёзно полагая задачей важнейшего из искусств воссоздание жизни как она есть. Именно в 60-е были созданы великие и неоспоримые киношедевры, наиболее откровенно, выпукло и одновременно увлекательно показывающие богатство и нищету человеческой вселенной. При этом публика росла вместе с мастерством режиссёров: если «Приключение» Антониони в Каннах освистали и назвали «фильмом-роскошью для пяти тысяч снобов», то через семь лет его же «Фотоувеличение» отхватило золотую ветку и позднее стало поистине культовым. «Ночь» восприняли довольно сдержанно, но всё же она получила своего золотого мишку и стала долгоиграющим источником вдохновения для Стэнли Кубрика и других режиссёров. Хотя находились и такие, кто, как Ингмар Бергман, упрекал Антониони в чрезмерной тоскливости и называл его фильмы «дьявольски скучным кино».
Они
В человеческой вселенной — так же, как в материальной: уйдя в одну сторону, ты вернёшься в прежнее место с другой стороны. Удалившись друг от друга на максимальное расстояние, муж и жена не могли не встретиться. Эта ночь, тихая тёплая ночь после бурной вечеринки, стала местом их встречи и моментом истины. Вновь увидев её после страшно надоевших пустых разговоров, после неудачного флирта с дочерью хозяина, он внезапно понял, что любит только её. Это понимание пришло вместе с пронзительной болью и внезапным страхом потерять её, свою единственную, от привязанности которой он так долго хотел убежать. Он открыл рот, чтобы привычными ему словами, с которыми он так ловко умел управляться, уболтать её, но с ужасом ощутил свою немоту. Старые проверенные слова не действовали и вызывали у неё только презрительное недоумение. Нужно было что-то большее — и именно то, чего он так долго боялся. Он вплотную приблизился к ПРАВДЕ, но глаза его были зажмурены, в отличие от неё, смотревшей на нечто новое в их отношениях с возрастающим интересом и широко раскрытыми глазами. Она не боялась разрыва, она хотела определённости и готова была за неё платить. Она не любила его так, как прежде, но не хотела лишать его шанса возродить их чувство. Теперь всё зависело только от него…
