Одно слово так и буравит голову после просмотра «Ночи» — кризис. Кризис, лишенный надломленности, резкости, осевший глубоко — и как всякий кризис, пришедшийся на личное внутреннее поле человека, едва ли понятно, как стянуть его. Герои Антониони бегут; бегут от недостатка чувств или отсутствия душевного тока, всё равно реальность их настигнет.
Антониони разводит по разным полюсам два взгляда на бегство. Взгляд героя Мастроянни давно утратил остроту, — тем ироничнее, что это взгляд писателя. И когда назойливая фанатка на масштабной светской вечеринке просит поделиться с ней этим своим взглядом, ему остается лишь лениво отмахнуться. И его страсть такая же ленивая, уставшая, похожа на искусственную возгонку. Он видит лицо своей страсти в больнице, когда пара Мастроянни-Моро приходят навестить больного друга. Лицо то больной девушки.
Героиня Моро бежать в начале пытается буквально. Визит к другу действует на неё отрезвляющим образом, и открывшееся горькое осознание пустоты кидает её по всему городу. Попытки компенсировать раскинувшиеся внутри трещины заставляют ловить её взгляд каждого прохожего, пытаться проникнуться чужим мигом. В какой-то момент она мнёт в руках отпавшую ржавую краску. И весь побег на фоне столь бесчувственном и холодном, где её фигура лишь неприметная пейзажная деталь. Всё тщетно.
Взглянуть прямо на пустоту обоим приходится в наступившую ночь, на той самой светской вечеринке. На втором плане — сложнейшая хореография из массовки и теней. На первом, конечно же, всё самое интересное. Герою Мастроянни в руки попадается книга, чьё название, по-видимому, должно иронично отсвечивать всю эту беспечную толпу — «Сомнамбулы». Или всю предшествовавшую до этой ночи жизнь самих героев. Он снова увязывается за молодой девушкой, она пытается убежать под хлынувший дождь с неизвестным. Никто ни к чему не приходит.
В конце, на смену городским извилинам, запустевшим окраинам, тьме виллы, оба выходят в природное поле. В кульминационный момент будут прозрения, откровения, попытки всё вернуть… А вернется ли? Этот выход к свету таит в себе всё ту же тревогу, как и весь кинематограф Антониони, требующий предельной внутренней концентрации, способности проецировать себя на его мир. Особо показательный эпизод: танцовщица в ресторане, демонстрирующая удивительную пластику, при этом должная удерживать бокал с вином на лбу. Весь кинематограф художника — и «Ночь» в частности — в одном этом эпизоде.
