Плотницкие экстазыВ мастерскую по профобразованию, где хозяйничает плотник Оливье, прибывает новый ученик — 16-летний подросток Франсис, только что освободившийся из заключения после отсидки за убийство. Из документов Оливье узнает, что новичок как раз и есть тот самый убийца его малыша, погибшего при ограблении пять лет назад.
Не подозревая, что его тайна раскрыта, нелюдимый подросток начинает тянуться к учителю. А тот лишь всё больше мучается от незнания, что же делать. Невозможность однозначно ответить, что победит — прощение или месть, до конца держит в неведении как Оливье, так и зрителя…
Братья Дарденн, скорее авансом получившие за три года до этого от прозорливого Дэвида Кроненберга «Золотую пальмовую ветвь» за (как бы простоватую) «Розетту», на этот раз с лихвой её окупают, предлагая историю о мучительном процессе правильного выбора.
Они вновь исповедуют аскетизм стиля — минимум выразительных средств: лёгкая ручная камера (как и в «Розетте») буквально по пятам следует за главным героем, и потому часто снимает его сзади, со спины, почти дыша ему в затылок. Они полностью убирают из звуковой дорожки музыку, ограничивая цветовую гамму блеклыми, естественными тонами, и занимаются исключительно наблюдением, то есть тем, что у документалистов (а Дарденны начинали как неигровики) ассоциируется с подлинным кино.
Весь фильм герои что-то делают своими руками, по-настоящему, без всяких дешевых имитаций. Оливье зажимает в тисках доску, отмеряет расстояние, забивает гвоздь, поправляет ученика, переходит к другому ученику и так далее. И так битых полчаса, никаких пояснений, на сюжетном уровне — одни недомолвки. При этом странным, непонятным образом возникает саспенс: все нарастающее ожидание чего-то совсем нехорошего, хотя в мастерской делают совсем не гробы, а всего лишь табуреты.
Авторы максимально долго хранят молчание по поводу мотиваций нервозного поведения Оливье. Актер Оливье Гурме воплощает любимую фактуру Дарденнов — одутловатый, невзрачный, не меняющий выражения лица (как и в случае с точно такой же «неинтересной» Розеттой — снова актерский приз в Канне за лучшую роль!). Он больше скрывает, чем демонстрирует, и благодаря этому ничего не упрощает. Потому-то, когда смотришь, как он вбивает гвоздь в деревянный брусок, понимаешь, что на самом деле он вбивает его в себя.
«Сын», состоящий как бы из одних существительных и глаголов, заостряющий взгляд на самых простых физических действиях, говорит исключительно о душе и духовных проблемах. И только тут начинаешь догадываться, что фильм этот глубоко религиозен, и только тут замечаешь тщательно замаскированную христианскую символику. Если и читать сегодня проповеди с экрана, то только так, как это умеют делать Дарденны — в форме завуалированной притчи.