Невысказанные словаУ его матери красивые, изящные руки, за которыми она очень следила и справедливо гордилась. Не слишком важная информация о той, кого с детства считал умершей, но молодой человек по имени Кэл Траск жадно хватается за эти слова, произнесенные отцом, ведь в них смысла больше, чем во всей текущей жизни. Юноша постоянно именует себя плохим, испорченным, но обделенным лаской — никогда. Он просто привык, что вся родительская любовь отправляется по адресу брата Арона, а ему, Кэлу, обычно достаются скупые, вечно раздраженные реплики. И теперь он хочет встречи с матерью, воочию увидеть ее руки, а вместе с ними и глаза, в которых, быть может, осталась хоть крупица заботы и нежности к брошенному сыну. Что он будет делать, когда узнает правду о родительском разрыве — юноша еще не решил, но чувствует исключительную значимость своего открытия, могущего завоевать отцовскую любовь. Или хотя бы купить ее.
У него красивое дерзкое лицо, которое вызывало учащённое сердцебиение многих девичьих сердец, и деловая хватка, нуждавшаяся в достойном применении. Заявленный библейским Каином, Джеймс Дин играл самого себя. Свободолюбивый, ветреный, непослушный, этакий дрянной мальчишка с издевательской легкостью становился центром притяжения. Словно шутя, он взбирался по лестнице жизни, но как и собственный герой, не находил услады в вечном движении. Кэл в экранизации Казана заметно отличается от Кэла романа Стейнбека, и повышенная значимость его фигуры среди разворачивающихся событий обусловлена не столько адаптацией сюжета, сколько фактурой самого Дина. Постановщику знаменитого «Трамвая «Желание»» оказалось проще развивать характерные качества прирожденного бунтаря, но в том и состоит уникальность актерского исполнения, что Кэл Траск — не второй Стэнли Ковальски, а порывистый Каин без вины и раскаяния, которого породила житейская несправедливость. Было у отца два сына, но один из них всю жизнь знал лишь суровый характер родителя, которого по иронии судьбы все считали самым человечным калифорнийцем.
У его отца обширные владения, а Кэлу нужен был один кусок поля, на котором он бы взращивал уважение и любовь. Но родительские чувства сложнее сельскохозяйственной культуры, и та чрезмерная старательность, которая сопровождала Кэла в его преисполненном горечью предприятии, изначально была плохим попутчиком. Элиа Казан не слишком трепетно обошелся с первоисточником, но пасторальные пейзажи, ставшие немыми свидетелями семейной драмы, это наследие самого Стейнбека, без которого немыслимо ни одно его крупное произведение. Американский писатель уделял много внимания земле, подчеркивал значимость аграрного труда, который и закалял характер, и способствовал налаживанию связей между людьми. Попытка Кэла предстать перед черствым родителем в непривычном качестве представляется слишком бесхитростной и определяет грядущее разочарование. Взволнованный разговор в клубах легкого тумана между ослепленным обидами юношей и его матерью дает лишь часть ответа о возможности изменить свою жизнь. Обманчива эта идеализированность светлого и темного начал в двух братьях. Что свойственно одному, вполне может сотворить и другой, для чего достаточно кокетства невесты Арона. Абра светится волнительной заботой обо всех троих мужчинах семейства Траск, но ее безрассудство ничуть не менее болезненно, чем невысказанные слова о любви.
У него сформировалось твердое суждение о категоричности характеров обоих родителей, но оно не приближало Кэла к обретению душевной теплоты. Миф о том, что папа очень добрый, а мама самая злая, развенчивается Казаном поэтапно, но каждый штрих к портрету ослабляет зависимость этой драмы от библейских прототипов. Заливающейся красным цветом трагедией пропитан калифорнийский воздух, шумящая фоном война в Европе дает толчок к нарастанию накала событий, но подлинной эволюции персонажей не происходит. Элиа Казан ловко управляется с яркими типажами, но не выступает им ни судьей, ни защитником, подчеркивая необходимость человеку самостоятельно набивать шишки и оглядываться в прошлое, чтобы яснее глядеть в будущее. Насыщенное цветами визуальное оформление фильма отлично подошло бунтарскому духу Джеймса Дина, который в простом переложении сюжета Каина и Авеля рисковал остаться невостребованным. Имея в руках такую личность, Казан смог наполнить картину яркой импровизацией. Явственный отказ от христианского канона позволил режиссеру оттолкнуться от исходной точки и дать возможность своим героям находиться на символической высоте, с которой четко просматривается прожитая жизнь, и не ясно лишь, в какую сторону направить руль. Сбивчивый диалог Кэла и Абры на колесе обозрения говорит о природе многолетней драмы много лучше неохотных объяснений недовольного отца и деспотичной матери. Как бы ни прожил свои годы ревнивый юноша, а спускаться ему все равно придется, стать счастливым никогда не поздно. Маленькой точкой рай маячит где-то вдалеке, а достучаться до сердца близкого необходимо здесь и сейчас, ибо жизнь переменчива и второго шанса не будет.