Так уж вышло, что с этим фильмом у меня связаны едва ли не самые первые детские киновпечатления. Я смотрел картину «Мертвец идет» очень и очень давно. Так давно, что в какой-то момент сюжет, как нечто цельное и беспрерывное, стерся из моей памяти, оставив след лишь в подсознании, которое однажды ни с того ни с сего проявило себя. Так я написал довольно глупый и неумелый рассказ о том, что и чудовище, монстр, убийца способен видеть понимать прекрасное.
Наверное, когда я впервые смотрел этот фильм и плакал, и когда, содрогаясь всем телом, писал тот нелепый рассказ, я был другим человеком. Более открытым и мягким. Сейчас многое во мне переменилось, от того и реакция на фильм стала совсем иной: от вольного или невольного сочувствия к герою, осужденному на смертную казнь, я со временем пришел к полному и почти физическому непониманию того, как можно простить зверство, как можно простить того, кто рушит и топчет жизнь других, калеча при этом судьбы всех родственников и друзей, кто злорадным сатанинским смехом хохочет над идеей любви и мира во всем мире, кто цинично и жестоко смотрит в глаза человеку, вынимая при этом из него душу и последний вздох.
Надо сказать, что я вспомнил про этот фильм вот еще по какой причине. Вчера у нас показывали выпуск передачи Малахова про эту холодную и расчетливую тварь Кабанова. Может быть, памятуя о своем детском сочувствии, я стал пересматривать этот фильм, чтобы понять, можно ли все же простить такое ужасное деяние или нет. Увы (не для Кабанова и им подобным — им до этого дела нет, а для меня) я напрочь забыл, что такое милосердие. Я могу пролить слезы над совершенно дурацким сентиментальным эпизодом в кино, но я не могу заставить себя понять мотивы убийцы и принять его поступок, и поверить в раскаяние.
Тем удивительнее и интереснее для меня сестра Хелен Прежан — монашка, героиня Сюзен Сарандон. Именно на этом персонаже я остановил свое пристальное внимание, а не на блестяще, как и всегда впрочем, играющем Шоне Пенне и на раскаянии его героя, в которое, повторюсь, я не могу поверить, не нахожу в себе сил. Мне и правда интересен феномен «всепрощения». Возможно я дикарь, не очень цивилизованный человек или просто законченный атеист (с Богом у меня вообще как-то сложно), но я твердо убежден, что есть поступки, которые прощать не только невозможно, но ни в коем случае нельзя. И смертная казнь для меня — адекватная мера уже хотя бы потому, что она способна принести хотя бы какое-то облегчение родственникам убиенных.
Но, повторюсь, мне еще интереснее сам механизм «всепрощения». Как люди находят силы для того, чтобы прощать такое, как это работает? Что это: очень большое и сильное сердце, религия, широта взглядов, доброта? Мне и правда хотелось бы это понять и, может быть, научиться прощать самому. Может быть, «Мертвец идет» хотя бы частично меня к этому подтолкнет, однако я должен сказать спасибо очень симпатичному мне Тиму Роббинсу хотя бы за то, что он своим фильмом заставляет меня думать об этом.
И, конечно, помимо важной проблематики, помимо экранного воплощения почти что Сонечки Мармеладовой и вообще прекрасной актерской игры Пенна и Сарандон, этот фильм хорош тем, что он несколько с другой стороны показывает тот мир, который так запомнился мне по блистательной «Зеленой миле».
9 из 10