Не ходите дети по лесу гулятьОстрый вопрос смертной казни в США реализовался в целый модный «бум» киноиндустрии 90-х годов. Одна за другой выходили душещипательные драмы о несчастных заключенных, которые вынуждены нести страшное наказание: «Мертвец идет», «Настоящее преступление», «Жизнь Девида Гейла», «Зеленая миля». В основу фильма «Мертвец идет» (1995) актера и режиссера Тима Роббинса легли переживания католической монахини Хелен Прежан по поводу жестокости системы смертной казни, описанные в ее книге после печального опыта знакомства со смертником, что, разумеется, в свое время придало эпатажа и пафоса экранизации. По сюжету монахиня Хелен неожиданно получает письмо из тюрьмы, в котором преступник Метью Понселет просит ее приехать к нему и поговорить, так как из-за смертного приговора жить ему осталось считанные дни. При встрече узник признается ей, что вовсе не убивал двух подростков (в чем его обвиняют), что это сделал его дружок, а Метью просто в тот момент находился рядом. Но у Метью нет денег на хорошего адвоката, поэтому он жалостливо умоляет монахиню организовать ходатайство. Чуткая Хелен, пронизанная жалостью и христианским вероучением, действует решительно.
С первых и до последних кадров фильм ненавязчиво настраивает зрителя на сострадание «несчастному» заключённому (Шон Пенн), отнюдь не лишенному мужского обаяния, остроумному, уверенному в себе, вдобавок отцу маленькой дочки. Монахиня Хелен (Сьюзан Сарандон), ничуть не относящаяся к числу традиционных в нашем представлении монахинь-затворниц и выглядящая достаточно смело для духовного лица, наивно поддается на психологическую манипуляцию узника и помимо диалогов по душам приступает к его защите в суде. Надо признать, что роль ярой монахини-бунтарки справедливо подарила Сьюзен «Оскара», хотя это не самый запоминающийся образ в ее фильмографии.
Обвинить режиссера в пропаганде нежных чувств к убийце достаточно сложно, так как Тим Роббинс постарался по максимуму занять нейтральную позицию и предоставить зрителю самостоятельно сделать выбор чью сторону принимать: преступника или правосудия. Для более ясной картины помимо заключенного и монахини в фильме высказываются почти все персонажи: суд, родители убитых детей, мать убийцы, его братья. Однако финал этой истории закольцован привычным следствием из преступления — наказанием, где главный герой ненавидит себя из-за содеянного и якобы искренне раскаивается, что, к сожалению, порождает сомнение — действительно искренне он раскаивается или же это просто единственный путь спасения перед смертью и после нее? Политкорректный замысел режиссера пытается воплотить на экране горечь осознания свершившегося, но здравый смысл видит в глазах Метью лишь панику перед смертью.
Социальный психолог Филипп Зимбардо как раз на эту тему провел свое знаменитое исследование под названием «Тюремный эксперимент», где «по косточкам» разобрал человеческий «демонизм» (фильм «Эксперимент»): абсолютно адекватные личности в одной ситуации могут совершать злодеяния в другой, если того требует ситуация (допустим, охранник в тюрьме проявляет агрессию и жестокость к заключенным иначе они его не будут уважать; солдат на войне вынужден убивать других людей). В нашем случае, Метью Понселет хотел соответствовать своему другу — криминальному авторитету и поэтому не стал ему противоборствовать в злодеянии, что уже само по себе является преступлением. Однако разница между теорией психолога и режиссера в том, что психолог доказывает неоправданность дурного влияния ситуации, а фильм, к сожалению, делает попытки оправдать и при том безосновательно. Режиссер не приводит ни одного весомого аргумента в защиту преступника, кроме того, что он просто человек и якобы уже этого достаточно для безвозмездного всепрощения. Однобокая интерпретация христианской морали почему-то претендует на незаслуженные сантименты. Кстати, учитывая, что режиссер не стал играть с символикой (здесь вы не найдете пессимистически мрачной обстановки, обшарпанных стен, облезлых решеток, злостных охранников — здесь лирическая музыка, теплая, ясная погода, ярко светит солнышко и игриво освещает светлую, чистую камеру смертника, в которой сидит холеный, опрятный, с аккуратно уложенной прической и щетиной преступник), то погрузиться в накаленную атмосферу предсмертного состояния еще тяжелее. Хотя Тим Роббинс и постарался придать драматизму ситуации, особенно в концовке за счет эпизодов общения смертника и его матери по телефону, его встречей с братьями, его слезами, словами любви и раскаянии, но драматизм все равно получился искусственный, в отличие от, например, «Зеленой мили», где любовь и жалость к Джону Коффи, удивительно доброму человеку, казненному из-за нелепой случайности, доходит до крайней степени и начальник блока отзывчиво и человечно поддерживает смертника, при этом понимая, что его слова в защиту подсудимого ничего не решат. В фильме же «Мертвец идет» ситуация противоположная: монахиня выступает не столько сильным духовным наставником, сколько жалкой пешкой в игре жестокого человека. Как бы хороша и желанна не была гуманность в нашем обществе, она все же должна быть взаимной, а не односторонней.
5 из 10