У Черного моряЕсть город который я вижу во сне
О если б вы знали как дорог
У Чёрного моря явившийся мне
В цветущих акациях город…
Семен Кирсанов
Неважно, бывали ли вы в Одессе и любите ли вы этот город — вы все равно слишком мало знаете о нем. Может быть, вы ловили бычков с волнореза, покупали брынзу на Привозе или обшаривали катакомбы, а возможно — прочитали Бабеля и посмотрели «Ликвидацию» — в любом случае вам что-то показалось за Одессу, ведь она у каждого своя. Александр Гордон в картине «Огни притона» не ставит себе цели воссоздать реальность конца 50-х: он оживляет память, подернутую дымкой ностальгии, запечатлевая на пленке город-воспоминание своего отца — одессита Гарри Гордона. В его лирическом, курьезном, залитом солнцем пространстве он рассказывает историю про Любовь.
Название фильма и даже его краткий синопсис — это абсолютная обманка для наивных: главная героиня — бывшая проститутка Люба содержит «притон» с двумя «девочками» в своей маленькой квартире на Польском спуске, и в первом кадре даже показывают голую грудь Катерины Шпицы: на этом намек на «клубничку» заканчивается, лишь обозначив место и время действия. Здесь нет эротических сцен и рефлексирующей сексуальности, нет и изучения проституции под микроскопом как мрачного социального явления. Никаких соней мармеладовых, загнивающих в «Яме» вы не встретите; мироощущению жителей солнечной Одессы не свойственен трагизм: южный жизнелюбивый темперамент, озорная острота языка, коммерческая деловитость и умение получать удовольствие от простых жизненных радостей роднят женских персонажей Гордона с кинематографическими итальянскими «жрицами любви» — Кабирией Феллини и Филуменой Мортурано Де Сика.
В этом интимном фильме-размышлении перед нашими глазами без пафоса и надрыва, в бытовой простоте раскрывается личность его героини. Мама Люба, как называют ее подопечные, давно завязала с профессией и в каком-то смысле продвинулась по карьерной лестнице, открыв свое дело на этой же самой ниве по ее словам «культурного фронта», дабы «заработать пару копеек на старость». Она сохранила красоту и свежую грацию несмотря на все что ей, по всей вероятности, пришлось пережить. Возможно этому способствует ее страсть к купанию в черноморских волнах и солнечным ваннам — но не лишь ради поддержания формы посещает Люба уединенный пляж у желтых камней: здесь ждет ее постоянный собеседник Адам, человек странный и одинокий, приморский сумасшедший с изломанной войной и лагерем судьбой, алкоголик и пророк с даром провидца. В разговорах с ним Люба отдыхает душой от своей утомительной житейской повседневности, доверчиво или снисходительно внимая его рассказам — то ли сказкам, то ли предсказаниям о том, что будет в мире лет эдак через тридцать. Но не это тянет ее к Адаму: она женщина простая, практичная, абсолютно земная, и видя его беззащитность и неприкаянность, в своей симпатии она стремится позаботиться о нем: «А что вы кушаете? Кто вам стирает?» Симпатия, жалость и желание спасти — это готовый стол, накрытый для Любви, которая усмиряет кошмары воспоминаний, утишает и утешает. Здесь не говорят о чувствах — а признаются в них стиркой мужских носков в море — и это стократно интимнее и искреннее, чем любые слова.
Обделенная любовью в жизни женщина с говорящим именем сохраняет доброту, терпимость и сочувствие в сердце ко всему живому. Она не ожесточилась от прожитых ей муторных лет, о которых можно только догадываться, — и она по-своему честна и сердечна с «девочками» и хочет, чтобы они жили «как белые люди», не хлебая того лиха, которое пришлось на ее долю. Она не плюет в душу влюбленному в нее юному скрипачу — а по-матерински заботливо и заинтересованно гуляет с ним по городу, через призму своего житейского своего опыта понимает и характеризует картины в галерее. Любовь — единственная из всех окружающих ее селян не относится к природе и людям потребительски — а спасает, исправляет, помогает, хоть не всегда ее поступки бывают поняты, и эта непонятость окружающими и внутренняя чистота роднит ее с Адамом.
Фильм Гордона идейно и сценарно разделен на две части: первая посвящена жизни Любы в Одессе, а вторая тонким мостиком надежды и возможности изменить свою жизнь ведет ее в родной поселок, где живет ее мать. Отношения с матерью — это ее давняя боль, ведь одинокая пожилая деревенская женщина непримирима в своем осуждении блудной дочери. Все просходящее в поселке не дает героине шанса на новую счастливую жизнь, попутно характеризуя недобрых сельских жителей как грубых, жестоких и алчных потребителей всего что движется и растет, не понявших и не принявших даже сам факт ее появления. Но примирение с матерью, ее прощение и ее прощание — это облегчение тяжелой ноши Любы, и попытка начала становится подготовкой к концу. Диалектический тандем Любы и ее матери в чем-то тождественен диалогу Гордона-режиссера-сына с Гордоном-отцом-автором рассказа «Огни притона». Маленький мальчик открытыми голубыми глазами смотрит на мимо проходящих жителей старого одесского дворика, трет абрикосовой косточкой о камешек, рассматривает ноги наклонившейся у колонки женщины, сидит на развилке ствола дерева, не откликаясь на зов матери. Эти сценки — кропотливое визуальное воплощение почти всех стихотворений Гарри Гордона о его одесском детстве: режиссер словно меняется местами со своим отцом, заново создавая его таким, каким он был много десятилетий назад и воскрешая на экране его воспоминания.
Уже ставшие взрослыми блудные дети ищут путь домой и дорогу к счастью. Размышления режиссера о путях человеческих здесь не испорчены дешевыми анекдотами и пошлыми пародиями на одесский говор и одесский юмор. Они богаты тонкими и умными жанровыми сценками, поверены колоритными двориками, полупотемкинской лестницей и старыми трамваями. Это лирическая, светлая и умиротворяющая история о Любви, солнечный фильм о человеческой судьбе и о примирении с вечно бушующим и штормящим миром.
