«Вронский, между тем, несмотря на полное осуществление того, чего он желал так долго, не был вполне счастлив. Он скоро почувствовал, что осуществление его желания доставило ему только песчинку из той горы счастия, которой он ожидал. Это осуществление показало ему ту вечную ошибку, которую делают люди, представляя себе счастие осуществлением желания» (Лев Толстой «Анна Каренина»).
Скептическое отношение к новому прочтению романа Льва Толстого со стороны зрителей достигло такой точки кипения, что Карен Шахназаров даже вынужден встать на защиту своих актеров-исполнителей ролей Анны и Вронского. Позволю себе также встать на защиту Елизаветы Боярской, Максима Матвеева, уважаемого постановщика и всего проекта. Делаю это как большой фанат романа, имеющего надо мной некую демоническую власть, перечитываемого регулярно, каждый раз с новыми и новыми нюансами, как большой фанат экранной версии Александра Зархи 1967 года, десятки раз смотренной — почти недосягаемого образца экранизации романа и вообще русской классики в отношении общей атмосферы, кастинга и всего остального. Знакома с лентами с Гретой Гарбо, Вивьен Ли, Жаклин Биссе, Клер Блум, Софи Марсо, Кирой Найтли, нашей театральной версией с Аллой Тарасовой и озадачивающей (!) экранизацией Сергея Соловьева. Во всем этом сонме экранизация Карена Шахназарова следует сразу за фильмом Зархи 1967 года, уступая ему если только в букве Толстого.
Новая экранизация разочаровала тех, кто, видимо, ждал истории о женщине на грани нервного срыва, как обычно интерпретируют Каренину. Однако новая Анна вполне эмансипированная, уверенная в себе женщина, не только не жертва, но хозяйка своей судьбы, более того, режиссер своей жизни и сознательный манипулятор окружающими, даже сыном Сережей. Она долго присматривалась к Вронскому, прежде чем броситься с головой, впрочем, головой достаточно холодной, в этот омут страсти. И решающий шаг сделала сама, когда ей показалось, что Вронский вполне впишется в пьесу ее собственного сочинения — молодая женщина, вышедшая в 18 лет замуж за государственного мужа на 20 лет ее старше, без любви, решается получить новый чувственный опыт с идеально подходящим для этого альфа-самцом, который, очевидно, легко поддается ее колдовскому очарованию. Во многом Вронский и Анна похожи как близнецы, деятельные, ироничные, доброго нрава, оба душа любого общества. Написанная Анной пьеса, предполагавшаяся счастливой мелодрамой с вкраплениями водевиля, обернулась драмой. И тут стало понятно, что этот проект Вронскому не так дорог и удобен как Анне, он обнаруживает полную флегматичность, она холерический темперамент. «Моя любовь всё делается страстнее и себялюбивее, а его всё гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся, и помочь этому нельзя.» Она продолжает упорствовать, мучает всех и себя и, наконец, в сердцах, выходит из игры.
Кого-то смущает допущение Вронского, с которым мы встречаемся через 30 лет после роковых событий, что Анна жива, что тело, которое он опознал на станции, возможно не ей принадлежало, но всех окружающих, утомленных беспокойной историей, устраивала такая точка, и никто Анну искать не стал. Такой акцент, однако, кажется очень логичным и характеризует Вронского с лучшей стороны — он не смог соответствовать Анне, совладать с ее внутренними демонами, но никогда не желал Анне зла, после ее гибели вернулся в полк, видимо, перемещаясь из одной «горячей точки» в другую, подсознательно рассчитывая на гибель на полях сражений. Как «предвкушал» еще один герой своего времени Печорин: «авось где-нибудь умру на дороге!» Анна не отпускала его и представлять, что она жива, цепляться за последнюю надежду — это так человечно. Всё это отлично отыгрывают Лиза и Макс, к финалу в их дуэте есть нечто взрывное и гротескное, а режиссер умело нагнетает саспенса и ожидания неизбежного несчастья, вплоть до последней поездки героини в черной коляске похожей на катафалк в преисподнюю и адского пламени вокруг Вронского в наступлении японцев в Манчжурии.
Понятно, что Толстой в конце 19 века был сдержаннее в своих оценках и трактовках, чтобы быть принятым тогдашним обществом, но все нюансы, подчеркнутые Кареном Шахназаровым, у Льва Николаевича есть, от мистики и хоррора до сатиры и феминизма. «Если же бы я хотел сказать словами все то, что имел в виду выразить романом, то я должен бы был написать роман тот самый, который я написал, сначала... каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она находится» (Лев Толстой о романе «Анна Каренина») А новая постановка Шахназарова исключительно классическая, в лучших традициях нашего уникального кинематографа и русской ментальности, любовно и в положительном смысле педантично продуманная. Очевидно, что проект удался.
Не скажу, что все детали постановки воспринимаются благостно, что-то озадачивает, каких-то «ингредиентов» катастрофически не хватает. Но если помнить, что каждое новое поколение нуждается в своем прочтении классики, то современному поколению очень повезло. С нетерпением жду экранную версию в июне.
8 из 10