русская сказка«Братский», Балабановский генезис НКНК слишком очевиден, чтобы снова о нем писать, дублируя десятки других рецензий.
Вопрос о вторичности и подражаниях у меня не возник, потому что фильм Ани Крайс я увидела как совершенно самостоятельное (и самодостаточное) высказывание. Целостность его при отсутствии связи между лаконичными (на грани схемы) метафорами фильма и пролонгированной метафизикой – вот что интересно в нем в первую очередь, а не слепок пресловутых 90-х - впрочем, отлично и честно сделанный.
Предметы-символы живут там своей жизнью, у каждого свой сюжет и своя смысловая нагрузка, но очарование картины создается не ими, а той любовью рассказчика ко всем своим героям, которая присуща, например, народным сказаниям и былинам, и именно ею объясняется их долговечность.
И тут тоже каждый персонаж на месте и отлично справляется со своей миссией.
При отсутствии внятной власти цивилизованного закона в силу вступают законы первобытной жизни.
Кто преступает грань дозволенного на чужой территории, должен быть готов ко всему.
Но он никогда к этому не готов, разве что на войне.
А в обычной (условно мирной) жизни эта тревожность укутана в три слоя: авось, небось и как-нибудь.
Несмотря на обилие и полное сюжетное равноправие мужчин, мир НКНК – это мир женский. И именно женское переживание 90-х и женский взгляд на них меня так тронули – их очень не хватало.
Каждый из героев фильма знаком и понятен – все так и было, все они так и жили и многие живы до сих пор и вообще бессмертны.
Актерские работы великолепны, как и бережная, очень осознанная работа режиссера.
Все-таки магия кино возникает лишь там, где помимо всяких важных умений есть любовь автора – и к героям, и к их исполнителям.
А если уж проводить кино-параллели, то я сравнила бы НКНК с «Временем волков», где Ханеке дает женский взгляд на странное и страшное время. Но проживается оно совсем иначе – почти молча. И чем быстрее атрофируется речь, тем скорее трансформируется и уродуется жизнь в европейской антисказке, где на борьбу со злом у героев нет ни одного шанса.
Русская быль не приемлет такой духоты и неопределенности, такой растворенности зла – в ней иная плотность этических категорий. Она творится словом, разговором.
И потому коса всегда найдет свой камень, из искры возгорится пламя. И мытарствам наступит конец.
А кто слушал и услышал - молодец.