Плач гнева и любвиВ закрытой школе, в гнезде юности, жизнь видится свысока. Тебе читают Шекспира, и ты воспринимаешь его всерьёз. Тебе обещают, клятвенно клянутся: «Ты будешь летать!» И ты веришь — до исступления. Сердце так сильно бьётся, что в ушах стоит шум. И любовь — одна на весь мир — заполняет собой всё свободное пространство. От неба до земли — только она. Захлёстывает крылья воздухом, а лёгкие — криком.
Конечно, не у всех так, далеко не у всех. Кто-то, как мышь, боится высунуть нос из норы, но подслушивает и примечает; кто-то, как оранжерейный цветок, слишком привязан к грунту, в котором вырос; большинство же, как птицы-пересмешники, повторяют подцепленные где-то фразы, не осмеливаясь (или даже особо не желая) обнаружить в горле собственный голос. И все они -потерявшиеся в пучине самоидентификации, оставленные родителями на произвол взросления девчонки в клетчатых юбках.
Подобно «Великому Гэтсби», эта история рассказывается от первого лица, но лицом абсолютно незаинтересованным: тихоня Мэри занимает соседнюю койку с Полли и Тори, чьи вздохи по ночам очень скоро перестают быть двусмысленными. Что происходит под казёнными простынями, сложно назвать интригой повествования: сцена 16+ нестыдливо располагается в первых тридцати минутах, быстро уступая место внезапно горькому «утру после» и трагическому обрушению хрустального купола, под которым героини прятались от окружающего мира. Тут-то и поднимает голову извечный конфликт, впервые (и ох, как остро!) переживаемый в юности. Осмелишься ли ты — гордо и во всеуслышание — заявить о том, кто ты есть? Вынуть сердце из груди и позволить каждому, проходящему мимо, презрительно наблюдать, как оно вздрагивает и болит…
Отваге Поллин, подставляющей себя бичующим взглядам и наждачному шёпоту осуждения, стоит лишь позавидовать. И пусть во многом её поведение кажется неуместным и пафосным (Ну кому придёт в голову прийти в библиотеку с рапирой, встать на колено перед соседкой по комнате и клясться защищать её честь на дуэли?), в искренности переливающих через край эмоций сомневаться не приходится. Пайпер Перабо сыграла свою героиню так, словно смогла скинуть десять лет жизненного опыта и вернуться туда, где всё казалось преувеличенно ярким. Где каждый шаг был выбором между жизнью и смертью, а каждый вдох пронизывал иглами невыносимых ощущений. Где вселенная заканчивалась этой школой и этим лесом — и Тори, забравшейся не под одеяло, но под кожу. «Меня оставишь прозябать в постылом этом мире?» — плачет Полин словами Клеопатры. Плачет гневом на одноклассниц, которые в этот момент думают только об обеде или о своих неумелых дружках; плачет гневом на учительницу, которая лишь беспомощно разводит руками и предлагает «квалифицированную помощь»; плачет любовью на ту, единственную, что отвернулась от неё… «Без тебя здесь хлев свиной!»
Неистовая, на всё готовая Поллин показана сквозь призму бледных глаз «серой мышки» Мэри. Зачем было сдвигать фокус повествования на это вялое, безжизненное существо, неясно. Если режиссёр хотела показать всё многообразие характеров и отношений в закрытой женской школе, то стоило более основательно прописать персонажей. Мэри, несмотря на то, что является рассказчиком, выглядит простушкой. Там, где создатели пытались изобразить её вдумчивой и по-хорошему скромной, она просто сливается с обоями; там, где по сюжету проявляется её храбрость и самостоятельность, она нисколько не вдохновляет. Виктория, возлюбленная Поллин, освещена авторским вниманием и того меньше. Единственное качество, которое в ней проявляется за весь фильм, это страх осуждения обществом, который толкает её по «проторенной дорожке» — прочь от «безумной подруги». Что скрывает девушка за фразой «Ты не понимаешь!», зачем душит свои чувства — об этом остаётся только догадываться. Статичная, невыразительная игра Миши Бартон и Джессики Паре теряется на фоне пылающей эмоциями Перабо, да и по сценарию образу Поллин отдано куда больше экранного времени.
Как язык пламени, она «зажигает» повествование с самого начала: превращает чинный бал в весёлую пирушку, бесцеремонно закуривает на территории школы, дерзит в присутствии учителей. Все взгляды устремлены на неё — то ли в страхе, то ли в предвкушении. Пока зритель заряжается её безбашенной энергетикой, происходит ненавязчивое раскрытие предыстории: родная мать бросила в роддоме, приёмные родители сбагрили в закрытый пансион… Поллин, пожалуй, больше других девочек оторвана от семьи, одинока, и потому неслучайна (хоть и довольно бесхитростна) её связь с раненым соколом, найденным в лесу. По природе своей хищная птица, созданная, чтобы гордо парить в небесах, оказывается пригвождённой к земле. В безвыходности мечущийся взгляд, жалобный, до мурашек пробирающий клич…
Отказываюсь — быть
В бедламе нелюдей
Где-то посреди нескладного сценария, предсказуемых сюжетных поворотов и пафосных жестов Пайпер Перабо поймала ту высокую, ту резкую ноту искренности, которая сводит лицо судорогой. Стоящая на краю крыши Поллин — всё равно что немой вопрос: вверх или вниз?..
И сердце диким соколом рвётся из груди, зная ответ.
