Закрасить ад и больНемирович когда-то написал о Чехове: «Искусство художника, который любил жизнь тем более, чем менее имел на нее права вследствие своей болезни». Для меня «Ренуар» именно об этом — о любви к жизни, превышающей все возможные резоны, причины и поводы ее не испытывать. Боль, адски невыносимая боль — раз. Война, бессмысленная и беспощадная, мир, в абсурдице и нелепости погрязший, — два. Смерть жены — три. Горести и раны детей — четыре. Старость, почти всегда меняющая новизну на привычку, наконец…
Но есть один спорный момент. Любил бы Ренуар жизнь так, как он любил (живые свидетельства — его полотна), если бы не любил ее через искусство, посредством искусства, в нем и для него? Ту самую простую жизнь, которая дана всякому человеку? Любил бы он Андре так, как он любил, не рисуя ее, не превращая в художество, а будучи просто ее свекром в сложной и одинокой семье?
Искусство, преобразующее жизнь в красивую, возвышенную и одновременно уводящее от нее (от самых болевых ее сторон, словно прививка анестезии больному артритом), насколько оно правда?
Представителей чистого искусства («искусства для искусства») в 19 веке ругали не столько за творческую ложь и эскапизм даже, сколько за демонстративное эстетство, брезгующее злобой дня ради вечности, которой якобы только и стоит дышать, жить, создавать… за то, что в остальном — невечном и невозвышенном — оно боится запачкаться. Да, муза Ренуара не чумаза, асоциальна, не заряжена протестом, ее забота — трепетать, волновать, веять тайнами и ароматами, гладить теплом и мягкостью желто-рыжих красок, солнце пить и расплескивать… Кто для него натурщица Андре? Ну, конечно же, не амбициозная, чуточку хищная, недовольная жизнью, остро чувствующая свою бездарность актриса, а совершенная плоть с золотым пушком, оболочка, красивая форма не столько женщины, сколько жизни, истинная суть которой не война, не боль, не реальность даже, а неопределимый, непреодолимый, мягкий, тонкий, всегда новый, свежий, радостный, льющийся во всех направлениях сразу Свет. Свет, разлитый в мире и схваченный свободным воображением художника. Огонь жизни, которым все подожжено, как купина неопалимая, все, на что бы Ренуар ни глянул своей стариковской зоркостью, что бы ни погладил своей кистью…
И все его полотна о последней любви. Но не к Андре, не только к ней. А к каждому единственному дню, потому что он (как последний) такой красивый!
P.S. Если тронуть его кистью… и закрасить ад и боль.