Если диктатура является фактом, то революция становится долгомФильм создает возможность лицезреть один из образов современного мира, описанный в романах Ж.-П. Сартра, Г. Гессе и И. Ялома. Одинокий ученый, специализирующийся на изучении древних языков, педантичный и пунктуальный, играющий в шахматы сам с собой, что поглощен рутиной своего существования, что потерял вкус жизнедеятельности с большой страстью и изо всех сил ловит историю португальского писателя Амадео, историю, которая заставит его встать на путь переосмысления. Этот путь переосмысления приведет к
фундаментальным размышлениям о сущности диктатуры политической, что заглянула на просторы государств разных континентов (в нашем случае речь идет о времени политической диктатуры Салазара в Португалии), и
диктатуры внутренней, личностной, в которой основным и бесспорным конструктором выступает мозг.
Рисуя
реалии политической диктатуры за время Салазара режиссер с невероятной точностью и силой акцентирует внимание на реалиях страшных периодов человеческой истории, когда власть в полной мере и многообразии была насилием над людьми, их судьбами и свободами.
«Вы не знаете, что такое жить и не доверять друг другу, ни друзьям, ни родственникам». Это периоды истории, которые и палачи, и их жертвы пытаются забыть с большой силой, но страницы человеческих страданий и ответственности время от времени все равно всплывают на поверхность снова, чтобы дать нам шанс задуматься над тем, чтобы избежать подобного в будущем. Избежать таких историй, когда честного врача подвергают народной анафеме за то, что он спас жизнь одному из представителей диктаторского режима, когда талантливым пианистам в процессе дознания, навсегда ломают руки (что чаша налитая до верху, становится одной из самым больших жизненных сложностей), ломая в то же время и дух. В этой среде, где нет свободы политического, культурного и физического существования, где дружить, любить, ненавидеть, бороться кажется сложным процессом, люди кажутся муравьями, которых лупой испепеляют заживо.
Возможно и более важной темой кинокартины становится
вопрос внутренней диктатуры человека, вопросы внутреннего порядка, вопрос соотношения понятий «жизнь» и «существование».
«Когда мы покидаем место, где жили, мы оставляем там частичку себя. Мы остаемся там, хотя мы его и оставили. Бывает, что мы можем изменить что-то в себе только вернувшись туда. Когда мы возвращаемся туда, то мы возвращаемся к себе, оставляя позади пройденные нами пути, но возвращаясь к себе мы становимся одинокими. Итак, страх одиночества определяет всю нашу жизнь».
Это и является одной из ключевых
дилемм наших жизней. Жизнь — это внутренняя категория? Основные праздники происходят внутри нас как и основные драмы, не рождаются ли и умирают ли люди внутри себя? Нам постоянно нужно делать выбор (ценностей, моделей общения) при осознании того, что время не вернуть назад, а впереди есть ограниченное существование, что всегда завершается смертью. Именно благодаря таким условиям время принимает форму текучести и прошлое приобретает особое значение. Но мы не просто возвращаемся в прошлое, но и с большим воодушевлением консервируем свою «жизнь» или свое «существование» преобразовывая первое или второе в клетку.
Вопрос текучести все острее и острее раскрывается в
качественной постановке вопросов.
«Что мы можем и должны сделать с тем временем, что нам отпущено? Открытое и бесформенное легкое как пух в своей свободе и тяжелое как свинец в своей неизвестности. У меня есть желание осмыслить каждую минуту моей жизни, чтобы потом знать путь, который я, именно я, должен пройти».
А все это осмысление действительно, согласно взглядам Фрейда или Лоренца, зависит от глубокого осознания и переживания из-за того, что
«человек конечен».
«Молодыми мы считаем, что смерть нас не касается. Она как тонкая бумажная лента окутывает нас, только чуть касаясь нашей кожи. Но когда это все меняется? Когда эта лента начинает сильно сжиматься? Чтобы в конечном задушить».
Не менее актуальным является тезис о том, что единственной сферой жизненности становится сфера интимных отношений. И здесь происходит
Финистера.
«Мы поедем, полетим, у нас будут наши мечты, наш язык, общий мир, общие запахи». Одержимость ней и своей мечтой, которую он хочет для себя, но не для нее, которую она не готова принять, жизнь на краю вселенной — это большое ожидания, на которое она не готова. Почему же он этого не знал? А может ответ заключается в вопросе?
«Можно познать сущность другого человека, не будучи этим человеком?» Воображение — наш последний приют, но поля в стихах значительно зеленее, чем они есть на самом деле. Любой человек — это совокупность изменений.
«Ошибочно думать, что решающие моменты нашей жизни, которые изменяют его направления, должны быть яркими и драматическими. Чаще всего, если наша жизнь меняется, то она меняется тихо и незаметно. В этой молчаливой тишине есть особое благородство.» Это особое благородство и является той особой жизненной логикой, рекой, что меняет русло без взрывов и шума. Такая хаотичность процесса развития личности непременно приводит и к другому выводу о том, что
«настоящий режиссер жизни — это случай, режиссер жестокий, сочувственный и волшебный», потому
случай следует понимать как шанс, выбор.
«Главное в жизни играет тот сценарий жизни, который ты сам написал. Чего тебе в ней нужно достичь и пережить. Надо научиться преодолевать страх смерти и не бояться достичь того, чего хочешь, потому что никто кроме нас не внесет поправки в этот план. Важный момент в жизни — это то, когда осознаешь, что то, что мы хотели достичь недостижимо, поэтому нужно научиться жить так, как жить не хочется», ибо выбор есть всегда, но не всегда он нас устраивает. Мы смотрим на разные жизни и сравниваем, говорим себе, что его мир, его жизнь чрезвычайные, а наше — это ничто, кажется незначительным.
Они изменяли и играли своими судьбами, что в конце концов их и погубило, но они жили, а наши жизни…
«Я бы не хотел жить в мире без храмов, мне нужна их красота и величие как противовес грязно-серому цвету униформы. Я люблю божественные слова библейских писаний. Мне нужен их глубокий смысл, чтобы не стать слугой ничего не означающих слов диктаторских лозунгов. Но есть еще один мир, в котором бы я не хотел жить. Мир в котором инакомыслие подлежит анафеме и много прекрасных вещей провозглашают грехом. Мир, оправдывающий тиранию, угнетателей и убийства. Рай вечного бессмертия — это ад. Смерть и только смерть дополняет каждое мгновение красотой и ужасом, только смерть делает время, что нам отведено, живым. Я бы не хотел жить в мире без храмов, мне нужна красота их витражей, их холодный покой, их скорбная молчаливость, величие их поэзии, но так же сильно мне нужна свобода от всей жестокости этого мира».
9 из 10
