Трое и однаИгровое кино тем и отличается от документального, что оно не просто фиксирует жизнь, но делает выводы, выпаривая и удаляя из нее все второстепенное: заново монтируя жизнь, режиссер предлагает свой взгляд — плод личностных усилий по осмыслению мира. Когда постановщику нечего сказать, он начинает пускать пыль в глаза. Механизмы обмана зрителя могут быть различными. Первый и наиболее распространенный — псевдоглубокомысленность, которая часто рядится в одежды абстрактной притчи. Если вы видите двух-трех героев в неком условном пространстве, не знаете их предыстории, то, скорее всего, вас дурачат.
Так происходит в фильме М. Калика «Трое и одна»: поданные не только вне социального контекста, но и вне обстоятельств прошлой жизни, со статичными, не развивающимися характерами (если нет динамики, то и характера нет, ибо неустойчивостью внутренних состояний отмечена жизнь любого человека), герои превращаются в манекены, условно намекая на некое навязанное им извне содержание. Это вторая крайность режиссуры — неправильно осуществленная дедукция, когда режиссура не ищет фактологического материала для доказательства своих тезисов, а просто их провозглашает, и фильм превращается в тавтологическое пережевывание азбучных истин.
Это верный путь к банальности в кино, которым идут многие псевдотворцы. Философствование — это постоянный диалог с жизнью, это не вопрошание в вакууме, а непрерывное обращение к своему и чужому опыту. Умозаключение рождается из наблюдений, но вместе с тем, это отстранение от повседневности, созерцание в водовороте окружающей активности.