Зимняя спячка«Зимняя спячка» — пятый фильм Нури Билге Джейлана и самый совершенный в художественном плане. Хорошо написанный, детально проработанный сценарий, с блестящими умными диалогами создан по мотивам произведений Чехова, но при этом не является экранизацией ни одного его конкретного произведения. Главных героев три — владелец отеля Один, его жена и сестра, каждый из которых представляет собой квинтэссенцию чеховских мотивов и историй. Один — своего рода баланс между Тригориным и дядей Ваней, его сестра — непризнанный обществом и близкими резонер, разочарованный в жизни, его жена — филантроп-идеалист, совершающей роковую ошибку и совершающей добро там, где к нему просто не готовы.
Все герои, как главные, так и второстепенные, детально проработаны, режиссер не жалеет экранного времени, чтобы в продолжительных диалогах живописать их внутренний мир, взгляды на жизнь, показать как правоту их точек зрения, так и их уязвимые места. Трехчасовое повествование не только не надоедает, но и захватывает глубоким погружением внутрь человеческих характеров, своего рода толстовской «диалектикой души», указывая на то, что присутствие Чехова в ткани нарратива — не единственное: разговор о непротивлении злу помещает нас в глубь нравственной проблематики автора «Войны и мира», а сцена сожжения денег — прямая цитата из «Идиота» Достоевского.
«Зимняя спячка» — прямое доказательство того, что проблематика русской классической литературы — интернациональна, способна отозваться в сердце каждого человека по всему миру. Восхищает правота Каннского жюри 2014 года, которое на этот раз сделали выбор в пользу чистой художественности и психологической глубины, а не фестивальной, политкорректной конъюнктуры, как за год до этого. Удивительно, как профессионально вырос Джейлан в этом фильме по сравнению со своим дебютным эмоционально сухим «Отчуждением» или каллиграфическими, но сюжетно пустыми «Временами года» и «Тремя обезьянами». Уже «Однажды в Анатолии» свидетельствовали о том, что режиссер движется в сторону более психологизированного кинематографа от каллиграфически красивого, но внутренне пустого арт-хауса.
Визуальное родство с Тарковским его прошлых картин в «Зимней спячке» принесено в жертву психологической почти бергмановской глубине, что идет фильму только на пользу. Покоряет полное отсутствие истерической, пластически изломанной театральщины, которым грешит кинематограф со времен первых лет звукового кино: реплики и разговоры персонажей взвешены и заставляют задуматься зрителя о самом себе. В какой-то момент просто не можешь продохнуть от восхищения, чувствуя то доверие и уважение к зрителю, которому задана столь высокая интеллектуальная планка. Прекрасно, когда тебя не считают за идиота и дают возможность послушать человеческие, избавленные от бытовухи диалоги, в которых нет примитивизма одномерного материалистического существования, а есть порыв к духовности, предельным основаниям бытия, тем вопросам, которыми ты сам задаешься.
«Зимняя спячка» — глубокое интеллигентное кино, в котором лишь раз режиссеру изменяет чувство меры, и он внедряет в повествование инородный физиологический акцент (сцена, когда героя тошнит), без него вполне можно было бы обойтись, но постановщик скорее хотел, чтобы зритель увидел, как героя рвет его собственными словами, как он резко экзистенциально меняется, устав от самого себя. В фильме есть место многим чеховским мотивам — это и тема актерства в жизни и на сцене, это и тема бесплодного резонерства и сарказма, не скрывающего за собой ничего кроме неареализованных амбиций, и тема труда, который спасает не только от праздности лени и скуки, но и наполняет жизнь смыслом, это и тема отчуждения в интеллигентской среде, монадного, автономного существования среди интеллектуалов, которые редко идут на эмоциональный контакт, защищаясь своими теориями от жизни и много чего другого. Важно, что этот трехчасовой шедевр безбрежен как океан, и его можно пересматривать также, как перечитываешь хорошую книгу, не раз и не два, а неоднократно.
«Зимняя спячка» — кино о том, что невозможно до конца понять не только людей, но и самого себя, что наши идеалы уничтожаются будничной реальностью, что бесплодное философствование часто скрывает творческую немоту. Однако, как и последний чеховский рассказ «Невеста», «Зимняя спячка» содержит надежду на возможность перемен в человеческом характере, на перспективу перерождения личности в тот момент, когда она устает от самой себя, и когда ее начинает тошнить от своих недостатков. Это замечательное кино, как и «Однажды в Анатолии», свидетельствует о том, что Нури Билге Джейлан превратился из подающего надежды арт-хаусного режиссера в маститого виртуоза психологического кино. Перефразировав Белинского, можно сказать: «Новый Бергман явился!» — а что может быть лучше нового солнца в нашем заунывном кинематографическом пейзаже!