Дорога навстречу- Ах, Соледад, в рань такую разве кто отзовётся?
- Кого зову я, тот слышит. Тебе-то чего неймётся?
Радость свою зову я, может, она и вернётся…
Федерико Гарсиа Лорка
Она живёт в неуютном доме и без мужчины, — он только приходит. Она осторожно любит и осторожно принимает любовь, хочет укорениться в чужой стране, — потому что корней у неё нет. Маленькая, лёгкая, с полурастерянным (словно в прямом смысле слова, полурастерявшем черты) лицом и невесомым телом, она полуживёт; что у неё внутри — никто не может прочесть по мягко рассеянным линиям первых морщинок. Случайная встреча всё переворачивает — из прошлого выплывает имя, звук которого заставляет меняться в лице и менять жизнь, точнее, возвращать ту, оставленную позади.
Новый фильм Альмодовара — и его творение, и нет. Кажется, будто, разделив жизнь женщины на до и после, отдав её роль двум актрисам, спелой красавице Адриане Угарте и нежно-нечёткой Эмме Суарес, автор попрощался со своим ранним «я». Женщина с остро модной для своего времени причёской, ярко выбеленными волосами, училка в короткой юбке, отдающаяся в поезде случайному, женатому встречному, с осторожной смелостью влюбляющая в себя учеников, оставившая за спиной, как Одиссей, свою Итаку, — кажется, впереди что-то эпатирующее, вызывающее, на пределе страстей, должная быть фирменная круговая порука грешников, судящих и не смеющих судить друг друга, ибо сами как виновны, так и несчастны не менее своих антагонистов.
Нечто подобное будет, но — мягче, камернее, спокойнее, традиционнее, чем обычно. Обыденнее. Не скажешь — жизненнее, ибо жизнь порой круче любого сценария. Знакомая тема матери и дочери удвоится, отзовётся эхом. Больная, дряблая, вдвойне родная от вызываемой острой жалости, героиня Суси Санчес вдруг обернётся мумифицированной стервой, пародией на себя прежнюю; и тогда вдруг станет понятна очевидно долгая и вымученная тоска отца героини по простому и незатейливому счастью. Росси де Пальма, не могущая спрятать под скромной одеждой и повадкой служанки вулканический темперамент, появится в роли рока и судьи, вглядывающейся пристально и всевидящей. Нимфой Калипсо с загадочного острова, сулящей вечную молодость, и впрямь её странно возвращающей в своих жарко эротичных бронзовых статуэтках, покрытых цветом терракоты, предстанет женщина с лицом героинь Цыганского романсеро Гарсиа Лорки. Потайная и запретная связь покажется из-за угла оставшейся в памяти нежной и весёлой девчоночьей дружбы. Будет боль и ревность, умолчание и предательство, побег и непрощение, будет страсть, смешанная с болью. Но — страсть, похожая на подземные ключи, то горячие, то холодные. Страсть, похожая на спокойную гладь моря, которая в роковой момент обернётся смертной пучиной. В этом простом мире нет права на ошибку — первая же взрывает мир, не оставляя камня на камне. Мир, наэлектризованный грехом и не щадящий в последствиях самых, пожалуй, невинных, тех, кто совершенно не хотел совершать преступление. Мир, где покой всё же возможен.
Да, этот мир фильма, где о грехе прямо не говорится, зато говорится о воздаянии, скрыто религиозен, так, как религиозен любой страстный человек в виду близкой старости и смерти. Герои, которые всеми силами разъединялись, которых разъединяла влюбленность и ненависть, стремятся друг ко другу, как перед катастрофой, и друг друга находят, чтобы хотя бы захотеть простить. Эпистолярная нить, проходящая через полотно ленты, — по сути, исповедь, необходимая не только для признания и примирения, но и для очищения и самопознания. Если, скажем, в мире Бергмана Бог есть, но Он непостижим и недостижим, следит издали, не помогая и не мешая людям мучительно искать друг друга и объясняться, то в мире Альмодовара, мире грешников, невзирая на проговариваемую легенду о беззащитности человека перед судьбой, Бог всегда рядом, и слеза жалости стекает по Его морщинистой щеке. Потому надежда где-то всегда, подспудно, прозрачным слоем на картине, дымкой, светом, пойманным стеклом автомобиля на дороге навстречу.