Всё просто, как мужская рифма. Звон меча, хруст кости — и непостижимая любовь к жизни. Человек просыпается, чтобы заботиться о семье и приносить пусть маленькую, но пользу обществу. В его доме тепло, и не нужны двери. На столе — овощи, мясо и рис. Во дворе играют сыновья, и лениво жуёт траву домашний скот. Элементарный, но такой осязаемый быт окутывает с первых же кадров. Всё движется само собой, размеренно, привычно — готовится еда, стирается одежда, ползёт по небу солнце, течёт река. Голоса людей сливаются с мелодичным щебетанием птиц, протяжным мычанием коровы, шелестом ветра в гуще листвы. Мягкие природные тона проливаются в кадре гармонией, спокойствием и блаженным осознанием, что «каждая маленькая мушка во всём этом хоре участница, место знает своё, любит его и счастлива».
Хочется отчаянно верить, что можно жить так каждый день: смиренно трудиться, с благодарностью принимать пищу и кров, заботиться о близких и просто быть добрым к окружающим. Но Донни Йена пригласили на главную роль не для того, чтобы он отточенными движениями ровнял бумагу или подхватывал лапшу из супа. Да и название фильма прямо указывает, что скрываемые под льняной changgua стальные мышцы таки найдут себе применение. Будут и поединки (‘wu’), и герои (‘xia’), и с мечом, и врукопашную… И вот уже входят в деревню первые бандиты-задиры, чтобы получить сполна от переодетого ип мана…
А чёрта с два! Питер Чан точечным ударом в висок зрителю вызывает то ли ироническую галлюцинацию, то ли искусный обман: скромный работяга Цзиньси ввязывается в драку почти случайно, и ни о каких приёмах слыхом не слыхивал. Кажется, что он родился под счастливой звездой, и разбойники сами поубивали друг друга. Камера выхватывает его неуклюжие движения, мечется в суматохе боя и в целом рисует комическую картину из благих побуждений и неудачных (для плохих парней) совпадений. И пока зритель пытается очухаться и понять, что это было, в деревеньку прибывает следователь, и кино приобретает совсем другой поворот…
Повествование, ведомое вязкими размышлениями недоверчивого слуги закона, опускается в ил сомнений и воспоминаний. Детали, оставшиеся незамеченными в нелепом поединке, благодаря зоркому глазу детектива Сюя приобретают вес неоспоримых доказательств. Леденящие кровь флэшбэки, выдержки из прошлых судебных дел грубо разрубают тот идиллический мирок, который рисовался в воображении в начале фильма. Схватка с бандитами разбирается на косточки-кадры и в слоу-мо (для пущей убедительности) проматывается перед глазами. Кто такой Цзиньси, и что скрывается за его простецкой улыбкой?.. Ведь теперь уже очевидно, что по венам его течёт не кровь, а концентрированная энергия Ци. Может быть, Сюю не следовало будить зверя, пока тот мирно спал у себя в норе?
Двоякая натура главного героя нашла идеальное выражение в игре Донни Йена. Его обезоруживающая улыбка вступает в неравный бой с бескомпромиссным взглядом, а тело мгновенно превращается из мягкого тюфяка в клубок стальных сухожилий. Другого рода противоречия вытаскивает наружу Такэши Канеширо: параноидально-болезненный и гениально-проницательный одновременно. Негласное противостояние следователя и подозреваемого разворачивается в комических и порой жестоких мизансценах, гораздо больше прослеживается в языке жестов, чем непосредственно в диалогах. Скрупулёзный в деталях первый час повествования, режиссёр расставляет все необходимые силки, чтобы поймать на плёнку глубокий межличностный конфликт и трагическую судьбу.
Однако, именно здесь особенности жанра его подводят. Едва Цзиньси сбрасывает свою маску, сюжет начинает стремительно развиваться — причём, не вокруг чьих-либо переживаний и сложностей выбора, а вокруг резвых ног и прицельно бьющих кулаков. В кадре появляется куча новых персонажей, а вместе с ними куча поводов для обиды и мести. Простецки разрешается вопрос доверия между главными героями, повисает в воздухе тема прощения и начала жизни с чистого листа. Орда тангутов топчет драматическую почву повествования и орошает её кровью сражений. Режиссёр оттачивает визуально-акробатическую составляющую, чтобы каждый кадр бил не в бровь, а в глаз, рассекал лезвием зрительские ожидания и останавливал сердце одной своей холодной, гордой красотой. Мягкая цветовая гамма первой части фильма сгущается, как во время грозы: над деревней повисают тучи металлического оттенка, стальными копьями вонзается в землю дождь, действие — из яркого солнечного дня — перемещается во враждебную тьму ночи, рвущуюся по швам при всполохах молнии. Кровь течёт чёрной рекой — и застывает в лужах неотвратимостью, когда все битвы окончены.
Отказавшись от жанрового клише «сражения ради сражений», Питер Чан сделал смелый прыжок по направлению к драме. Многое ему удалось ухватить — внутреннюю логику, детективную интригу, человеческие чувства — но что-то ускользнуло. «Меченосцы» отнюдь не так схематичны, как может показаться из названия, но, в конечном итоге, это всего лишь восточный боевик о единоборствах. Стильный, драматичный, иногда изощрённо жестокий, иногда незатейливо добродушный — но боевик.