Член команды уныния- Ничего себе. Предупреждать же нужно! (ошарашенная реакция супруги)
Худая-прехудая Мариан работает медсестрой в реанимационном отделении. Ее пациенты — престарелые люди, в отношении которых входящие родственники оставили всякие надежды. Мариан сочувствует им, может быть, даже чересчур, потому что ее помощь иногда выглядит странно.
Героиня кода грусти так же безнадежно больна, только своей, одной себе ведомой болезнью. Ее дом выглядит стерильнее, чем образцовый нидерландский хоспис. Хотя сравнение с последним не слишком корректно, потому что умирающих окружают вещами домашними, а в белой квартире Мариан с одинокой кроватью нет даже штор на широченных окнах, за которыми — закодированная небесная синь.
Сюжетных перипетий в картине не много, равно как и слов. Больница — дом — случайный мужчина в автобусе — вечеринка — дом — и… Неприятный сюрприз для, скажем так, членов семейного просмотра. Вообще-то он — не единственный, поскольку картина сразу заявляет о высоком градусе терпимости, в первых же кадрах демонстрируя ее величество смерть. Без крови, без голливудских криков «не-е-е-ет», зато с документально подчеркнутым символизмом: только слабо освещенное лицо, минуту назад живое, и уже нет.
Тот же процесс, растянутый на час с небольшим, наблюдается и с Мариан. Пролог истории выступает в роли этакой сублимации настроенческих мировоззрений автора. Урсула Антоняк, режиссер и сценарист, снимает второй, куда более эпатажный фильм, чем «Ничего личного». Возможно, здесь личного как раз несравненно больше, а, возможно, это просто эксперимент, или дань постмодернистской моде, или экивок в сторону Эльфриды Елинек с ее «Похотью» и «Любовницами».
Так или иначе, но семейного просмотра в данном случае лучше избежать. Даже если вы молоды, полны сил и заняли места для поцелуев. Ибо кино отбивает всякую охоту до подвигов. Мужчина здесь предстоит этаким сексуальным уродом, довольно несчастного свойства, невзирая на плотскую мощь и эрогированный член, без всякого ханжества засунутый в центр повествовательного кадра. А худоба женщины, умноженная кинематографическими средствами, оставляет мысли о прекрасном в далеком-далеко, находящемся за тридевять земель от здешнего царства уныния.
Почему так все грустно — Антоняк ответа не дает. Как и не ставит оценок, не вопиет и не обличает. Код синий — в реанимации код смерти, и в профессиональной среде это не трагедия, это будничная констатация факта. Ведь помимо синих кодов есть коды иные, радужные.
Но то будут совершенно другие истории.