- Тот, кто говорит правду о лжи, кажется вам более подозрительным, чем тот, кто врет по-настоящему.
Тим Рот — тот актер, что ворвался в мир кино, сразу заявив о себе как о человеке, способном удерживать внимание зрителя независимо от наличия других именитых коллег в кадре или изощренности сценария. Всё дело в том, как вдохновенно он вживается в каждый образ — за этим можно наблюдать бесконечно, отмечая все те невероятные изменения, на которые актеру приходится идти от фильма к фильму. В то же время Тим никогда не ставит перед собой задачу переиграть всех вокруг — когда это необходимо, он умеет уходить в тень и напоминать о себе спонтанными всплесками активности. Но здесь, конечно, повествование строится вокруг его персоны, хотя в числе коллег по съемочной площадке — Рене Зельвегер, Эллен Бёрстин и Розанна Аркетт. Вот только ни убитая проститутка, ни содержательница игрового притона, ни мать главного героя не запомнятся после просмотра так, как периодически замирающий в приступе височной эпилепсии Уэйланд в исполнении Рота.
Жужжащий самописец, опутанные проводами пальцы — детектор лжи здесь такая же деталь антуража, как столы и стулья. Важнее другое: жесты, оговорки, положения рук (в конце концов, Рот отдал должное этой теме в сериале «Lie to me»), а также та душная, давящая атмосфера комнаты для допросов, где мы шаг за шагом знакомимся с героями. Богатый и умный, но тяжело больной представитель золотой не-совсем-молодежи, чьим единственным другом была женщина легкого поведения, и два полицейских со своими проблемами: один патологически ревнует жену к каждому столбу и медленно сходит от этого с ума, а другой крупно задолжал букмекерам. Изящная тень убитой девушки нависает над этой троицей, заставляя зрителя терзаться в догадках, кто именно и к чему причастен в этой запутанной истории. Лгут все, как говаривал доктор Хаус, но задача хорошего следователя — выяснить, какая ложь призвана замаскировать интересующую его правду, а какая — всего лишь прикрывает бытовые секреты и воспоминания о былых унижениях.
Стилистика фильма навевает смутные воспоминания о позднем нуаре, напитавшемся психологизмом и эмоциями, но сохранившем в неизменном виде визуальный ряд из сороковых с мрачными видами ночного города и его социального дна. Работа с камерой передает настроение каждой отдельной сцены, а в финале картинка и вовсе принимается выписывать невообразимые круги и диагональные пролеты, подчеркивая сорвавшееся в головокружительное пике из своего состояния неустойчивого равновесия психическое состояние Уэйланда. Вот только не стоит думать, что конец столь однозначен: братья Пейт всё же не удерживаются от того, чтобы бросить зрителю последний намек, а как уж его трактовать — дело ваше.