Предметом рассмотрения является всё. Под прицелом папарацци всё, что хоть немного попахивает скандалом. Расслабленные развлечения зажравшегося светского прайда, божественные чудеса, человеческие трагедии. Всё, всё. Но самым главным и самым постоянным в этом списке остаётся сладкая жизнь.
Они глазеют на чудовищную рыбу, вытащенную рыбаками на берег, удивляются ей. А потом, поутру, когда проходит пьяная ловкость и уместность ночного веселья, остаётся мерзкий осадок, который забить можно лишь очередным загулом, они сами становятся такой рыбой и это уже их зеваки будут лицезреть в газетах и удивляться — оказывается, бывают такие чуда в перьях.
Другая жизнь, несладкая, тоже есть. Но, боже, к чему она приводит! И Штайнер, тот, кто был высок как готический шпиль, так высок, что не слышал голоса людей, совершил ужасное. Полноценность его жизни была химерой. Значит, и путь, который он указал — договорись с издателем и напиши книгу — тоже химера.
Я не могу сказать, что Марчелло слабый мужчина. Что он мужчина, падкий на женщин исключительно по похотливым соображениям. Он пошёл по стопам своего отца. К своим женщинам он относится вовсе не пренебрежительно. Он легко переключается с одной на другую. Никого не добивается. Некоторым из них признаётся в любви. Искренно ли? У Марчелло своеобразное понимание любви. Для него это две крайности: либо тебе сердобольно пихают в рот снедь, либо ты занимаешься сексом с самыми красивыми женщинами, каждый день с новыми. Первое — убогий идеал, жизнь между кухней и постелью, скука, которая душит его отца в провинции. Второе — яркий и праздничный мир.
И вот Марчелло бежит вверх по лестнице, вверх за пышногрудой златовласой мечтой (мечтой на раз), и в то же время вниз — от литературы к журналистике, от журналистике к рекламе. Но разнообразие сладкой жизни иссякает. Оно не прекращается разом, нет. Удовольствие медленно ускользает, и хотя ночи становятся длинны и не так веселы, всё противнее встречать рассвет, непонятно, куда себя деть.
«Это работа. Вы не умеете развлекаться! Вы все должны мне подчинятся, и я покажу вам рай. Я покорён вашей красотой: вы как будто сошли с древних полотен. Скучно. Папа, женщина, которая брала трубку — она лишь иногда приходит ко мне прибраться. Любовь моя, зачем ты это сделала? Кому ты хотела сделать больно, мне?»
Ты такой бездонный, Марчелло, как море. Из-за своего шума ты не слышишь голос ангела, который тогда что-то не успел тебе сказать в забегаловке. Что-то очень важное.
10 из 10