Не-героическое киноТропы славы резко изменил направление развития кинематографа. Если ранее «синема» служило орудием власть имущих — боссов различных корпорация, удовлетворяющих потребности публики в развлечении или же непосредственно политических деятелей, заказывающих тот или иной патриотический фильм для поднятия духа граждан, то после выхода на экране Троп Славы не осталось никаких сомнений в том, что теперь кинематограф — орудие свободы в борьбе против лжи и обмана. И первым человеком, вступившим в неравную схватку с опасным, коварным, жестоким и очень хитрым врагом был Стенли Кубрик.
Тропы славы провозгласили совершенно новый метод повествования, привнеся в него реализм в самой крайней (порой доходящей до жестокости) степени. Зритель в один момент превратился из пассивного пожирателя предложенной информации — в активного участника событий, тем или иным образом, интегрированного в происходящее на экране. Фильмы в целом также претерпели трансформацию — из восклицательных знаков став вопросительными. Вмиг улетучились прежние идеалы, фантазии, мечты, правила, догмы и законы. Настали новые времена! Эпоха скептицизма, критики, сомнений, неуверенности… но также и борьбы, активных поисков правды и истины. И фильм «Тропы славы» знаменует собой ее начало.
Собственно говоря, фильм не причисляется ни к одному известному жанру целиком. Он ничего не утверждает, ничего не воспевает и в общем-то (на мой взгляд) даже ничего и никого не критикует, а просто отражает парадокс и противоречие жизни — ужасное и смертельное для любого, случайно оказавшегося в нем. Хаос и ад кровавой бани первой мировой войны меркнут перед трусостью, лицемерием и жестокостью власть имущих. Людям, вернувшимся с полей брани, где они проливали кровь за отчество, придется увидеть истинное лицо представителей, руководителей и отцов этого самого отечества. И умереть в позоре и бесславии, в качестве трусов и предателей.
Лучше всего, на мой взгляд, Кубрику удалось показать самое страшное, что только может быть — отсутствие рационального зерна и какой бы то ни было справедливости в происходящем. Возможно именно это, а вовсе не обнаженная фигура беспринципного и аморального руководства произвела столь сильное впечатление.
Ведь в фильме все ужасно, иррационально и абсолютно бессмысленно: героизм, честь и отвага — пустые и бесплодные звуки, беспомощно тонущие в абсурдных приказах начальства; родина — не святая мать, а беспощадная мачеха, отрекающаяся от своих детей и выносящая им смертный приговор. Самый принцип жестокости и абсурда настолько глубоко проник во все окружающее пространство и в пустоту людских сердец, что перед ним пасует даже единственный положительный герой фильма в исполнении Кирка Дагласа. В прошлом он бы лихо и браво расправился с врагами при поддержке своих бесстрашных солдат, а после бы вкушал сладкие плоды победы. Но нынче он бессилен, раздавлен, повержен — не столько хаосом всеобщей бойни, сколько падением собственных идеалов справедливости и благоразумия…
Беспроглядный мрак, заполонивший все, густая чернота бездны, на дне которой скрываются лишь чудовища. Есть ли возможность спасения и избавления в безбожном мире алчных, тщеславных, лицемерных и безумных монстров? Сквозь пелену черных туч небес Кубрика все же пробивается слабенький, трепещущий, тоненький луч света. И потому песня захваченной в плен немки, звучащая в конце фильма, завораживает всех гуляющих и веселящихся солдат. И в полной тишине, наступившей в зале, каждый из них понимает, что он, также как и эта несчастная женщина, является лишь очередной жертвой пустоты.
