По словам Киры Муратовой «Чеховские мотивы» — «это простая история про семью, деньги и любовь». В основе её ранняя пьеса русского классика «Татьяна Репина», рассказ «Тяжёлые люди» и кое-какие обрывки из его же дневниковых записей. Фильм предлагает, по сути, две разномасштабные истории.
В первой показан скандал в зажиточной деревенской семье: старший сын Пётр собирается в город на учёбу, но из-за нехватки денег устраивает папочке истерику. Возмущенный скупостью отца, он уходит из дома, но непролазная грязь просёлочной дороги вынуждает его свернуть на пышное церковное венчание заезжего оперного певца. На этот затянувшийся и однообразный ритуал вдруг является и призрак бывшей возлюбленной жениха, некогда покончившей жизнь самоубийством.
Впрочем, последнее было у Чехова. Что вышло у Муратовой, — сказать с однозначностью невозможно. Она снова сняла своё традиционное кино, плотно населённое персонажами, изъятыми из её личной кунсткамеры типажных приоритетов. Скорее всего, природная скромность не позволила режиссёру назвать своё кино «Муратовские мотивы», что было бы куда уместней и справедливей, и, по крайней мере, не дезориентировало бы публику.
Муратовой интересно вновь и вновь разглядывать персонажей своего уникального паноптикума. Провинциальное семейство просто с каким-то истовым удовольствием скандалит: каждый ведёт себя как марионетка, заученно дублируя одну и ту же фразу, словно на заевшей пластинке, доводя себя до истошного визга, даже не дискомфортного, а именно невыносимого.
Фирменные муратовские повторы одних и тех же слов, намеренно накладывающиеся фразы разных героев, многоголосье и невнятица речи — ритмически организованный прием своеобразных речитативов, исполняемых одновременно. У неофитов, в лучшем случае, это может создать впечатление, что постановщик не владеет классическими повествовательными моделями, а, в худшем, будет воспринято как маразм или даже идиотизм.
Режиссёр намеренно воссоздает некую реальность без характерных доля современного кино приёмов — тех самых «палочек-выручалочек», благодаря которым удалось бы безболезненно извлечь удобоваримую мораль. Переместив во второй части сюжет в церковь, Муратова так и остаётся в храме до самого конца. Вконец измаявшаяся публика, устав демонстрировать скуку, устраивает буффонадное хулиганство. Для комиков из одесских «Масок», играющих тут чуть ли не каждую вторую роль, сделать это не составляет особого труда.
Однако сквозь перманентные истерики и гротеск клоунады всё-таки проглядывает фон, по которому ориентируешься и подозреваешь, что жизнь в России — от Чехова до наших дней — мало изменилась. Можно пересесть из телеги в «Джип», но конфликты, ритуалы, утварь, говор, дорожная грязь…, — какими были сто лет назад, такими и остались. Впрочем, Муратова — не хроникер, она именно что интерпретатор.
И чем стереотипнее становится мейнтстрим-кино, тем маргинальнее выглядит её манера высказываться, упорно не желающая подчиняться законам масс-синема. Удел таких неисправимых «отщепенцев», как Муратова, — это, в лучшем случае, непонимание, в худшем — полное игнорирование и обвинения в кретинизме. Но уже не раз в истории кино случалось, что спустя какое-то время даже самые невероятные стилевые изыски способны приобретать вдруг ясность мысли и формы.