Рассматриваемое произведение было создано британским писателем-режиссёром Клайвом Баркером (Clive Barker) в качестве его студенческой работы при помощи ещё тогда неизвестного будущего соратника по совместному творчеству Дага Брэдли (Doug Bradley), играющего царя Ирода.
Будучи самой первой зарисовкой, фильм не обладает профессиональной «картинкой», то есть качественная сторона произведения весьма дешева, что должно быть понятно и так, где фокус камеры, стараясь заигрывать с визуальными эффектами светотени, попросту теряет чёткость, а бутафория почти отсутствует. Однако художественная основа весьма высока, особенно если припоминать режиссёрский возраст и мотивацию к созданию короткометражки.
Сюжет исходит из специфического переложения истории о девушке, которая в изящном танце пред царём, просит себе в награду отрубленную голову отвергшего её юноши.
Собственно, полотно без диалогов и цвета, уносит зрителя на восемнадцать минут в своеобразный беспросветный мир, где в кромешном царстве извечного мрака и угрюмых катакомб, точно могильных стен склепа, живёт (удобнее выразиться — существует, ведь пространство и его преподношение схоже на безграничное сновидение) Саломея, чьё бледное лицо пускай и немо, зато умело изображает гамму выразительных эмоций. Баркер творит происходящее, не утопая в чрезмерное засилье метафор и неясных образов. Рассказ достаточно прост и прямолинеен в хронометраже, тем не менее, некую сложность и глубину восприятия привносит музыкальное сопровождение в виде фонового мерного отзвука слабых колокольчиков, иногда украшенного протяжными вздохами действующих лиц, не подвластного шустрому ритму, навевая всё время плавным замедленным движениям героев ещё больший намёк на их присутствие в дурном сне. Объяснений проблематики нет: улыбка девушки — символ расположения к юноше, его акт удушья её шеи руками — скорый реверанс к основному действу, чтоб сконцентрироваться на вольной расслабленной хореографии девичьего тела, окутанного прозрачным одеянием, где при помощи направленных прожекторов силуэт становится невесомым, словно в воде.
Финальная развязка выдалась с уклоном в безумство, впрочем, каким и был этот символичный танец красоты ради достижения награды смерти, что есть сумасшествие, если припомнить последние кадры, наглядно раскрывающие суть тяги обладать человеком невзирая на его жизнь и всё остальное, лишь бы касаться заветных губ.
Данное короткометражное кино воздействует шумовыми и визуальными эффектами, более чем сам неприхотливый рассказ, ведь при просмотре грань меж реальностью и экраном пропадает, создавая уже иной мир фильма, где живут то ли бледные безумцы, то ли ожившие античные статуи, то ли фантомы разума, экранизированные тогда ещё совсем молодым студентом, впоследствии лет создавшим не одно полноценное произведение на плёнке и в литературе.
Метафор может быть много, может не быть совсем — зрительская эстетика индивидуальна у каждого, как и оценка, после погружения в предоставленный чёрно-белый сон.
8 из 10
