Этот фильм задаёт зрителю столько вопросов, столько тем поднимает, что на поиск ответов не хватит времени, отведённого на просмотр. С одной стороны, это довольно лёгкая теледрама. С другой – многоплановый, сложный фильм, который нынешние телезрители не смогли бы переварить. Попробуем препарировать ключевые векторы картины.
Поздняя любовь. Это то, что лежит на поверхности. Любовь поздняя и для Кожемякина (ему хорошо за шестьдесят, хотя он бодрится и по-прежнему статен, но аэробика даётся уже с трудом. Явно робеет он и перед «близким общением»), и для Ирины (наглец-зять вообще задаётся вопросом: «
чего она выдрючивается? Жизнь прошла, а она всё ещё надеется на чудо». И это притом, что Ирине лишь слегка за сорок). Поэтому завязавшийся романтический узел и необычен, и довольно сложен. Нелегко понять, что движет Кожемякиным – явно не только плотское чувство. Вообще,
Вячеслав Тихонов сам по себе выглядит благородно и солидно, и сыгранные им герои кажутся чуть ли не праведниками. Вот и что касается Константина Гаврилыча – кажется, что он впервые после смерти жены решился на какую-то интрижку, и кадрить дам для него внове, оттого столько неумелы, грубы и топорны его ухаживания. Странна мотивация и Ирины. Слабо верится, что ей с первого взгляда понравился этот властолюбивый вельможа. Подруге она говорит о какой-то тоске, ждёт телеграмму. С другой стороны, наверное, и привлёк её Кожемякин своей более высокой пробой, ведь в компании её привычных друзей-собутыльников (простых работяг) он выглядит дико и инородно. Она и сама об этом говорит удивлённым домочадцам, когда заветная телеграмма наконец приходит. Но любовь быстро гаснет, настолько очевиден этот мезальянс.
Власть и простой народ. Фильм снят на закате Советского Союза, в разгул перестройки, расцвет гласности. Былые герои выбраcиваются на обочину, старые идеалы развенчиваются, а новые не успевают вырастать на этой не самой доброй почве. Поэтому сфинксы, которые когда-то сидели на верхушке бюрократической пирамиды и не шевелили ни коготком без того, пока проситель, наглотавшись пудов пыли, не соберёт на бумажке все виды, формы и цвета печатей либо не «подмаслит» невозмутимого и неподвижного властителя, теперь не так смелы. Они тоже стареют, их провожают на почётную пенсию, по сути – изгоняя из рядов элиты, поскольку основная сладость-то – не в оставшихся материальных благах, а в положении, в возможности реально влиять на судьбы, иметь блат. А оно уж точно не остаётся, здесь память коллег бывших всегда коротка.
Конечно, простой работящий пролетарий не любит всю эту номенклатурную клику. Да и она в объятия не лезет, предпочитая восседать на задних сиденьях своих комфортных (пусть и советских) автомобилей и не вникать в нужды населения, у которого даже очередь на телефон измеряется пятилетками. Хочет ли народ стать такой элитой? О, конечно! Как только эта дверка приоткрывается, былая ненависть уходит. Вот и зять, который ещё вчера чуть не плевал в Кожемякина, олицетворявшего для него всю власть, которая отправила в Афганистан его друга (а друг теперь – в чёрной, фломастером нарисованной, рамочке на фотографии), теперь подобострастно звонит ему с намерением выпросить ещё что-нибудь.
Но пропасть по-прежнему велика. И случайный прохожий, наткнувшийся на новый «Рено» Ирины и в сердцах воскликнувший: «
Скоро ваше время пройдёт», был неправ. Нескоро, ох, нескоро...
Ответственность за прошлое. Жизнь причудливо тасует колоду, сталкивая лбами людей, чьи судьбы либо когда-то пересекались, либо были чрезвычайно близки к этому. У Кожемякина, как у чиновника, занимавшего один из высочайших постов в стране, много скелетов в шкафу, много тёмных пятен, много груза, который, впрочем, он не воспринимает как груз. Его профессиональный путь начался в суровое, непростое послевоенное время. Действительно, вопросы ставились тогда острее. От согласия-несогласия зависела не карьера, но целая жизнь. Говорить здесь об ответственности очень нелегко. Это-то и пытается донести до Ирины Кожемякин, указывая, что её взгляд – из сегодняшнего времени.
Но сколько таких загубленных жизней было в нашей стране в те донельзя страшные годы, сколько молчаливого согласия породило кровавую волну?.. От последствий мы не оправились и до сих пор. Эмоции Ирины понятны. Они не из того времени, не из сегодняшнего, они вообще не из какого времени, они по всей её жизни стелются. Выбор, стоящий перед ней, непрост. Он в любом случае граничит с моральным компромиссом. Или с попыткой вырасти из собственного отношения к прошлому. Осуждать её не получается. Но и сочувствовать Кожемякину – тоже. Сочувствия-то ему точно и не нужно.
Большое достоинство фильма в том, что он не даёт однозначных ответов на все эти поставленные вопросы. И если зритель вывел однозначные ответы, значит, он невнимательно смотрел кино. Здесь есть много нюансов, меняющих оттенки. Например, зачем всё-таки генерал КГБ после беседы с Кожемякиным так поступил? Действительно ли Кожемякин считал, что любовь можно купить?
Это тоже вопросы, ответы на которые приходят не сразу, не сразу...
9 из 10