Привет Льву Николаевичу!Толстой в предисловии к «Войне и миру» писал:
«Я пишу до сих пор только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях и боюсь, что и вперед не будет других лиц в моей истории. Может быть, это нехорошо и не нравится публике; может быть, для нее интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов, но, со всем моим желанием иметь как можно больше читателей, я не могу угодить такому вкусу, по многим причинам (…)
Во-вторых, потому, что жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков для меня представляется однообразною и скучною, и все действия этих людей мне представляются вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и материальных страстей. (…)
В-четвертых, потому, что жизнь этих людей некрасива.
В-пятых, потому, что я никогда не мог понять, что думает будочник, стоя у будки, что думает и чувствует лавочник, зазывая купить помочи и галстуки (…) Я так же не могу понять этого, как и не могу понять того, что думает корова, когда ее доят, и что думает лошадь, когда везет бочку.»
До знакомства с «Обнажённой», я не понимал, как много правды и как мало снобизма в словах классика. И хочу сказать спасибо режиссёру Майку Ли за то, что открыл мне глаза. Но только за это. В остальном, его творение, как бы не превозносили её критики, и сколько бы премий оно не получило, грусть-тоска-и-вырви-глаз, что называется, как бы мне это развидеть.
Первый час фильма, главный герой по имени Джони бесцельно курсирует с места на место, совокупляется на скорую руку, угрюмо смотрит по сторонам и без причины прикапывается к знакомым и незнакомым. «Ок! Это Артхаус, сюжет здесь не главное, главное — атмосфера, переживания героев, художественная ценность, наконец! Посмотрим, что будет дальше!» — успокаивал я себя. А дальше — больше.
Талантливому английскому актёру Дэвиду Тьюлису, играющему Джони, по-своему обаятельного, непосредственного пройдоху, играть настолько нечего, что на месте Тьюлиса легко можно представить соседа Серёгу, пьющего всё, что горит и имеющего всё, что шевелится. Они с Джони, по сути, коллеги. Джони специализируется на быстром «перепихоне» с малознакомыми самками и псевдо интеллектуальном «грузе» любого, кто готов греть уши. И его «перепих» — ни разу не секс на грани изнасилования, который снится женщинам всех возрастов и материальных положений, и за который автор пытается нам его выдать, судя по тому, как он смакует детали происходящих случек. А дешевая филосовия Джони, покажется интересной разве что армии любителей поп-психологии и теорий заговора. В общем, Джони — это такой толстовский семинарист из семьи булочника и происходящее с ним на экране — это вторичная скучнямба. От которой похоже тянет в сон и самого Джони.
Подстать главному герою и его окружение из хорошо поюзанных дамы глубоко за тридцать, агрессивных алкашей и их антисантираных спутниц, закомплексованных охранники, мнящих себя венцом духовности и прочего отборного английского сброда из завсегдатай пабов и футбольной галёрки. Смотреть на них всё равно, что ковырять палкой в навозной куче, опять-таки привет Льву Николаевичу.
У героев Горьковской «На дне» были планы и желания, позиция и мнение, у героев Майкла Ли беспробудная апатия бирюлёвского наркопритона без намёка на саморефлексию.
У меня, как у зрителя, ни сочувствия, ни отвращения, ни желания понять ни автора, ни героев не возникает, потому что понимать нечего, и никуда не деться от ощущения, что просто смотреть на небо было бы интересней, чем наблюдать за этой одой маргинальности.
Только и остаётся, что говорить о нетривиальном, холодном, ти’нистом визуальном решении картины, о камере, которая как бы живёт вместе с героем, о локациях, которые, кажется, вообще не проходили никакой предсъёмочной подготовки и поэтому особенно естественно окунающих зрителя на дно андеграунда made in England.
4 из 10