Деклассированным элементамКто же там все-таки раздет, из оригинального названия ясно не совсем. Обнаженка физическая мелькает то тут, то там, но как-то без особого накала. А вот эксгибиоционизм моральный явно дал себе волю. Как девушки со страниц незабвенного Hustler’а, социальные комплексы призывно манят охотников до упадническо-маргинальной «клубнички».
Плохо одетый и плохо пахнущий Джонни арт-хаусным перекати-полем перемещается от одного колоритного персонажа к другому. Вся его деятельность сводится к поднятию пыльного облака над высохшей почвой. Плохо или хорошо, но хоть что-то. Хотя многие скажут, что плохо. Плохо быть отщепенцем и паразитом, плохо жестоко обращаться с женщинами, плохо курить без перерыва и считать себя небезызвестным Виконтом. Впитывать книги все подряд, искать и не находить диалога, ждать конца света, называя его началом, — тоже плохо. А что такое хорошо, в этом фильме не показывают.
Женщины любят главного героя. Они не понимают и половины из того, что он говорит. Остальных, по всей видимости, уж лучше бы не понимали. Так что подонок и эгоист, представившийся изгнанным философом, далеко не самый плохой вариант. К тому же, удел венца творения — одиночество и ожидание большой и чистой, маленькой и грязной, или ну хоть какой-то. Это если верить картине. Они там сидят и ждут, потом страдают и терпят, потом надеются и плачут. Но вслух особо не думают. Думает только Джонни, поэтому его играет Тьюлис. А Тьюлису, как известно, по силам думать так, чтоб у всех веки не моргали, чтоб слезы и смех, чтоб МХАТовский надрыв и безысходность.
Снятся ли шотландцам клетчатые юбки? — тот еще философский вопрос. Охранник пустого офисного здания, занимающийся ночами напролет ожиданием будущего, — отличный предлог для обсуждения Библии и обреченности человечества. Деструктивный образ жизни то ли как самоцель, то ли как неотвратимая реальность. Базаров мертв. Он забрал романтические идеалы с собой. Остались только циничные мерзости и яппи-психопаты, берущие от пепси все. Фильм бьет по низам, пошатывая середку и верхи. Но бьет в своей особой манере, с царапающей музыкой, резкими переходами между сценами, калейдоскопом вроде как новелл и меланхолией вроде как основной линии. Странность и разговоры держат тумблер генератора скуки выключенным. Английский, диалоговый, саркастичный, абсурдный, реалистичный. Там почти постоянно говорят либо что-то умное, либо что-то смешное. Результат?
Никем не востребованная глухая истерика холодного Лондона останется никем не востребованной. Это плюс картины, это же ее минус. «Кого ты хотел удивить?» Разглагольствующий дегенерат ищет уши, находит кулаки. Социальная защищенность, пенсионный фонд — о вас мы и так догадывались. Так в чем же суть? «Я направлю свой взгляд в туманную даль.» Без понятия. Есть вездесущий постиндустриальный панковский протест. Герой ненавидит работу и предпочитает чтение, словоблудие и бродяжничество. Есть демонстрация действительности. Такие люди реальны сейчас и всегда. Есть праздность и одиночество, мысли и юмор. Остальным персонажам до последних двух слов дела нет. Они роятся фоном на периферии, утяжеляя социальный подтекст убожеством и бессмысленностью своего существования.
Вот и получается, что фрейлины танцуют в соседней зале, послы из вражеских государств по дороге увязли в грязи, а чернь пашет целину. И только король размышляет о том, что он все-таки голый. А по стенам все кривые зеркала. Да прибиты ржавыми гвоздями прямо сквозь амальгаму. Чтобы лучеобразные трещины превращали комнату смеха в камеру пыток. И никаких дверей. Бездомный демагог требует карету, но времена нынче не те. Даже бисера не осталось, только свиньи. Приходится ковылять на побитых двоих, чтоб дышалось легче и думалось веселее. От родного захолустья, от заботливых подружек, от этого всего. Плохо, хорошо, хоть что-то. Перекати-поле скрылось за горизонтом титров. Может, и нельзя так жить, так быть. Но живет же, мыслит ведь.