Кино?Далеко не всегда постмодернистское произведение хочется назвать искусством, равно как 'картиной' трудно считать собранный пазл, пусть он даже висит на стене в красивой рамке. Ларс фон Триер – конечно, постмодернист, но из массы коллег его выделяет потрясающее эстетическое чутьё и тонкое, порой на самой грани восприятия, мрачное чувство юмора. Эти два личных качества – молот и наковальня, при помощи которых режиссёр куёт своё кино.
Триер – возможно, самый известный, и в то же время один из самых тонких провокаторов в современном кино. Он, думается мне, прослыл режиссёром-интеллектуалом отнюдь не за свой собственный интеллект, а за то, что напрягает мозги зрителю. Притом, сам он, может быть, и умён, но уж точно совсем не мыслитель. Если смотреть его фильмы так, как мы привыкли смотреть кино, легко принять Триера, постоянно говорящего общие вещи, этаким Captain Obvious от кинематографа. Однако его произведения, будучи наполненными самыми разными персонажами, на поверку оказываются совсем не про людей. За серьёзными лицами, пафосными словами и удивительными декорациями (если говорить о раннем и позднем периодах его творчества), за нарочито неаккуратным монтажом, трясущейся камерой и шумной картинкой (в его творчестве в рамках манифеста Догмы-95) – за всем этим неизменно проглядывает обаятельная чеширская усмешка режиссёра... а кое-где и его знаменитая татуировка на пальцах правой руки. Триер снимает кино про восприятие, про отношение, про точку зрения. Наконец, про кино.
Пожалуй, первая полнометражная картина Триера «Элемент преступления» демонстрирует вышесказанное в максимально прозрачной манере. Сюжет банален и, в общем-то, совершенно и не имеет значения. Преступление, наказание, одержимость, тонкая грань между нормальностью и безумием – это для режиссёра ужасно скучно, и именно про эту смертную скуку он делает фильм. Визуальная составляющая – этот тусклый свет, эти отражения, навязчивая символика – не подчёркивает, как это обычно бывает, психологическое состояние героя, а совершенно его перечёркивает. Зрителю, вслед за режиссёром, становится абсолютно наплевать на господина Фишера, его оставленную в Каире жену и его мигрень – мы завороженно наблюдаем светотень, слушаем шум непрекращающегося дождя и больше сочувствуем безвинно убитой лошади, чем малолетним жертвам маньяка.
В этом – первое преступление Триера против классического кинематографа.
Второй (и, на первый взгляд, главный) смысловой пласт фильма – гниение Европы, которая, заливаемая беспрерывными дождями, уже много лет не видела солнца. Европа освещена исключительно уличными фонарями и настольными лампами, а населена умалишёнными, извращенцами и карьеристами. По сравнению с этим далёкий Каир, откуда, к слову, главный герой уехал, как только возникла угроза быть занесённым песком, кажется настоящим раем. Но если не погружаться в атмосферу, а присмотреться к деталям, можно заметить, что тема распада общества – не более чем насмешка над жанровым кино. Когда главный герой почти прямым текстом говорит за кадром о мерзостях Европы, а концентрация в кадре неприятного, нелогичного и больного просто зашкаливает, нам остаётся либо в ужасе бежать натирать верёвку мылом, либо снисходительно усмехнуться нарочитой, искусственной мрачности киножанра нуар, гипертрофированной образности фильмов Тарковского, наследие которого Триер так старательно цитирует, и вообще нагнетанию атмосферы как комплексу художественных приёмов.
И это – второе преступление Триера против классического кинематографа.
Он намеренно и демонстративно ломает традиционное кино, но повествует зрителю об этой поломке традиционным киноязыком. «Смотрите – всё сделано по канонам, но почему-то не работает. В чём проблема? Это режиссёр бездарен, зритель глуп или канон убог?»
В какой-то статье про Триера я читал, что в «Элементе преступления» очень много автора, что он ассоциирует себя с запутавшимся главным героем. С первым утверждением согласен, этот фильм – своего рода кинематографический манифест режиссёра, описывающий его творческий метод, от которого тот, лукавый, на самом деле ни на шаг не отступил, даже приняв другой манифест: «Догма-95». Но то, что режиссёр – это горемычный полицейский Фишер, я совершенно не согласен. Ларс фон Триер – это толстый психотерапевт, погрузивший героя в начале фильма в гипнотический сон, чтобы тот рассказал ему всю правду о своих злоключениях. Это Ларса фон Триера Фишер умоляет в конце «Я хочу проснуться! Вы там?». Но Триер не там.
Он оставил своих героев доживать жалкую жизнь в этом поломанном кино, а зрителя – размышлять над тем, что он сейчас увидел: сложный авторский фильм с философским подтекстом, очередной красиво упакованный ширпотреб или невнятную артхаусную тягомотину.
А для меня «Элемент преступления» ценен в первую очередь тем, что, совершенно профанируя художественный язык кинематографа, этот фильм позволяет взглянуть на него со стороны и подумать, как же, в конце концов, нам, потребителям, отделять зёрна от плевел.