Двенадцать оттенков остросоциальности«12» Михалкова — очередная, 2007 года, экранизация телепостановки «12 разгневанных мужчин» Реджинальда Роуза (1954). Экранизировали ее Сидни Люмет в 1957 г., Фридкин в 1997, да и другие приложили руку. Михалков адаптировал пьесу к реалиям своей страны, и вот что получилось.
Убит офицер российской армии, обвинен его пасынок, 18-летний чеченский парень. Присяжные после судебной кутерьмы собрались в спортивном зале школы выносить приговор. Присяжных изображают известные российские артисты, им дают повод и возможность выказать талант, что они и делают. Маковецкий, Гармаш, Гафт, Ефремов, Горбунов и прочие — за их игрой приятно наблюдать, какие бы фильм ни выказывал недостатки.
Из недостатков бросается в глаза, например, сентиментальность в музыке, излишние сентиментальность, пафосность и эмоциональность в диалогах. (Скажем, в Ефремова, который играет артиста-юмориста, бросают баскетбольный мяч, он не успевает поймать, падает, над ним смеются. Затем он уходит в патетический монолог о том, как все вокруг бессовестно ржут о серьезных вещах, а дорог
а ему, значит, только улыбка, которую он однажды вызвал у бабушки. Пожимаешь плечами. Получается красиво, но неестественно.) С сентиментальностью-пафосностью тесно связано стремление поморализовать и объять необъятное остросоциальное, из-за чего даже прокатная версия длится 2,5 часа, а режиссерская — все 3,5. Акценты расставлены тяжелыми мазками; монологами и диалогами, талантливо сыгранными, забиваются морализаторские гвозди.
Вспоминаешь «12 разгневанных мужчин» 1957 г., который в этом плане контрастирует с «12». Люмет искусно показывает, как на рациональные рассуждения присяжных влияют внерациональные факторы: профессия, история жизни и прочие особенности присяжного, а также температура в помещении и даже желание не опоздать на спортивный матч! Влияние это в основном подано ненавязчиво,
естественно, порой элегантно, легкая игра полутонов. Даже когда присяжные у Люмета произносят нечто поучительное — о пользе демократии либо вреде предрассудков, — то делают они это лаконично и выглядит это естественно.
«12», заканчиваясь, ставит вопрос о пределе деятельной помощи ближнему. Михалков будто спорит с Люметом (а также с Роузом, конечно): достаточно ли присяжным выполнить свой долг или же иногда нужно помочь подсудимому и после оглашения приговора?
Ответ Люмета: достаточно! Люмет гордится тем, что сделали присяжные; фильм можно даже считать пропагандой американской демократии, ведь благодаря демократии можно, разбирая судебное дело, рационально добиваться справедливости (эта мысль высказывается прямым текстом). А Михалков обесценивает деятельность присяжных, такую, казалось бы, светлую — чего стоило только преодолеть косность и умственную лень, длительное время скрипеть мозгами, формируя суждение рационально, а не на основе предрассудков. «Нужно гораздо больше (по крайней мере, у нас в стране), — как бы говорит Никита Сергеевич, — вы пареньку даже и не начали помогать». И завершает картину так, что ожидаешь продолжения — какой-нибудь боевик или детектив — с Михалковым в главной роли.
Михалков предпосылает фильму философский эпиграф, немало вставляет в фильм упоминаний о том, что по ту сторону закона. Например, превыше закона — милосердие, о котором и цитата после конца фильма. Персонажи проникновенно рассказывают о том, как к ним (или к другим) кто-то отнесся с милосердием, после этого меняют свой приговор. (Этот принцип, кажется, родом из буддизма: человеку доступно проявить сострадание в той мере, в которой испытал он сострадание от других.)
И как будто этого было мало, Никита Сергеевич добавляет жару, раздувая огонь остросоциальности, и пожар остросоциальности охватывает весь фильм. Бардак в стране, война в Чечне, ржущий по поводу и без повода народ, вредительски построенный спортивный зал школы, в котором заседают присяжные, и, наконец, зловещие аферы зловещей строительной компании (вписывающие фильм в западную кино-традицию «корпорация как главный злодей сюжета»)! Всё это, конечно, поучительно и высокоморально, только… об этом ли история? Ведь в результате — расхлябанность-растянутость.
Есть, впрочем, мнение, что стиль должен отражать содержание. Если в центре содержания помещена мысль «это важный вопрос, поэтому не пожалеем на него времени», то, значит, и в стиле стремиться нужно не к лаконичности, а к наиболее детальному — и сколько угодно длящемуся — разбору вопроса, покуда это нужно.
Только в какой мере это нужно? Где граница между хорошим вкусом и сентиментальной чрезмерностью? На мой зрительский взгляд, у Михалкова в «12» — таки чрезмерность.
(Кстати. У Михалкова в «12» много остросоциальности, а между тем все присяжные в фильме — мужчины, как и в пьесе Роуза 1954 г. Недосмотр, однако. Феминизм в наши дни заметен и в странах бывшего Союза, да и слова «разгневанных
мужчин» Никита Сергеевич из названия удалил. Фридкин, скажем, озаботился об остросоциальности делом — в 1997 г. в своей экранизации снял в роли присяжных трех чернокожих актеров.)
Приговор
Все же недостатки недостаточны, а замысел пусть замысловато скроен, зато человечен. Посему приговор фильму — невиновен.
«12» и «10 негритят»
«12» напомнил мне «10 негритят» Агаты Кристи. Тоже собирается группа людей в единство места и времени; тоже связаны эти люди вопросом судебным; тоже — по одному выбывают (в «10 негритятах» — от приговора «виновен», в «12» меняют вердикт на «не виновен»); тоже «по ту сторону» этих людей находится некто крайне важный для них (в «10 негритятах» — судящий их А. Н. Оуэн (пусть он сам член группы, он все-таки в некотором смысле вне нее), в «12» — судимый ими парень); в одном фильме персонажи вспоминают тех, кто их или кого-нибудь спас, в другом фильме вспоминают тех, кто ими был убит; в «12» основные концептуальные персонажи — милость, оправдание невиновного, а в «10 негритятах» — идеальное, не знающее милости, правосудие-палачество, казнь оправданных виновных. Возникает впечатление, что истории в «12» и «10 негритят» — позитив и негатив одной сюжетной структуры.