«Клетка»: Непрочитанный Федор Михайлович Достоевский.Попытка перенести на экран рассказ Федора Достоевского под названием «Кроткая», обошедшаяся в 700-т тысяч долларов и один сценарий от Юрия Арабова, более известного публике своей активной гражданской позицией, нежели киноработами, имеющими мировой резонанс. Средства налогоплательщиков Российской Федерации (фильм произведен при поддержке министерства культуры) были израсходованы на картину, поразительную сочетанием принципиального отсутствия режиссерской трактовки классического произведения и неумением сформулировать основную мысль литературного источника.
Героями «Кроткой» выступают безымянные ростовщик и бедная девушка, которую он взял в жены, желая избавить от нищеты и унижений со стороны ее теток-покровительниц. Эта короткая история Достоевского базируется на его особенном понимании христианства, как учения отрицающего материальные ценности и признающего комфорт быта почти что порождением ада (что не вызывает удивления, при учете биографии автора). Иными словами, если у писателя, исповедующего европейские гуманистические ценности, к примеру, Чарльза Диккенса ростовщик, облагодетельствующий нищенку, явился бы примером для подражания, то у православного Достоевского помощь ближнему обесценивается, если исходит от индивида обеспеченного (а не блаженного), следовательно — развращенного материальным бытием и не способного кого-либо осчастливить.
Режиссер Элла Архангельская визуализирует данную идею Достоевского, придавая ей вид клетки, в которую ростовщик сажает свою жену. Кинематографически это выполнено донельзя топорно, на уровне студента посредственных дарований. Во-первых, госпожа Архангельская полагает своего зрителя человеком темным и не умеющим считывать с экраны смыслы, поэтому концепт клетки прямо проговаривается одним из эпизодических персонажей, что доказывает полную некомпетентность кинематографиста. А, во-вторых, это единственный изыск и новаторство (пусть и банальное), присутствующие в «Клетке», представляющей в остальном унылую в своей бессодержательности и отсутствии темпоритма вариацию на тему выбранного рассказа.
На протяжении почти двух часов, постановщик усердно имитирует сбивчивый стиль оригинального рассказа, написанного от первого лица, но внутренние терзания героя и психологизм, свойственный всем произведениям Федора Михайловича, трактуется буквально, и в повествование вводится персонаж священника, выслушивающего исповедь главного героя. Иными словами, суть противоречий, конфликт литературного первоисточника, состоящий в смятении и переоценке системы ценностей ростовщика, упрощен и примитивизирован до простой вербализации событий, произошедших с ним (хотя стоит признать, что тандем финансиста и священнослужителя очень трогателен в искренности их отношений и вместе с тем комичен в том, как беспардонно первый ведет себя по отношению ко второму).
Сценарист ли составил такой текст, в котором отсутствует магистральная логика повествования, а сцены не проработаны и балансируют на грани метафоры, но не переходят в пространство смыслов, тем самым превращаясь в непродуманный сюрреализм вроде того, что был в «Под электрическими облаками» у Алексея Германа — претенциозный и лишенный всякого обоснования (будет в «Клетке», к примеру, лошадь, живущая в особняке и финансовый делец, названный «тем самым Иудой, предавшим Христа»). То ли режиссер вносил в написанное собственные правки, нарушившие структуру сценария, и тем самым лишившие его смысла, превратив рассказ «Кроткая» (пусть и спорный в религиозно-моральной компоненте для человека, не исповедующего православия понятого с позиций юродивости) в микс бессвязных сцен, при помощи коих создатели «Клетки» почему-то настаивают на том, что жена ростовщика, ведущая себя по отношению к нему не благодарно, а дерзко и нагло, заслуживает восхищения публики ("вина» ростовщика уж в том, что он рачителен и желает скопить состояние на безбедную старость).
Ричард Айоади в «Двойнике» вирутозно придал новелле Достоевского современное звучание, прекрасно адаптировав ее не только для серебряного экрана, но и к актуальным реалиям. Архангельская и Арабов, позволяя себе неоправданные вольности (к примеру, секс в фильме ожидаемо становится злом, тогда как в рассказе совершенно ясно, что у героев не было проблем в интимной сфере — «Гордые особенно хороши, когда… ну, когда уж не сомневаешься в своем над ними могуществе, а?»), претендуют на морализатоство и возвышенность, некоторое мессианство, но не способны ни уложить это в технические киноприемы, ни обосновать содержательной частью фильма — по их логике героиня почти что святая, тогда как по всему происходящему она предстает сбесившийся с жиру девкой, моющей подаренными мужем платьями пол.
Если творения Уильяма Шекспира современные режиссеры оскверняют их дислокацией в интерьерах условной помойки и костюмах а-ля футболка в сочетании с гусарским мундиром (что мы видели в «Гамлете» с Бенедиктом Камбербэтчем), то Федор Достоевский подвергается процедуре более изощренной — из написанного им изымается филососфия, подменяемая декларацией содержания, а акцент делается на сырости подворотен Санкт-Петербурга, нищете, диких нравах, воспевании особенной религиозной морали и априорное осуждение любого благополучия. «Клетка» состоит исключительно из вышеперечисленных атрибутов, что исчерпывающе свидетельствует о ее качестве и ценности.
Из всей креативной команды кинокартины похвалы заслуживает оператор, демонстрирующий высокий профессионализм, достойный лучших образцов европейского кино — «Клетка» визуально прекрасна и сказать, что это современный российский (читай, дурно снятый) фильм невозможно. А так же великолепен в своей роли Даниил Спиваковский, он не только в высшей степени киногиеничен (чего, опять же, нельзя сказать о подавляющем большинстве российских актеров), но и, благодаря таланту, легко крадет шоу, заставляя не только сопереживать его «отрицательному» герою, но и, как следствие, полностью нивелирует весь замысел режиссера, меняя тональность и идею повествования.
Таким образом, единственной причиной для просмотра фильма служит мастерство Спиваковского и визуальный ряд «Клетки». Потому, что если вы предпочитаете интеллектуальное кино по мотивам классических произведений, то данная картина не принадлежит к выбранному сегменту, спекулируя набором общим мест, ассоциирующихся у обывателя с именем Федора Достоевского, пытаясь при этом претендовать на некую «духовность», что не только смотрится очень жалко и комично, но и, благодаря полной неспособности режиссера и сценариста адекватно прочесть и сообразно замыслу писателя адаптировать библиографический источник в формат 16:9, дискредитирует авторский русскоязычный кинематограф.