Париж, рубеж девятнадцатого и двадцатого веков, дорогой бордель со взыскательной и приличной клиентурой. Красивые, хорошо и небрежно одетые девушки застыли в разнообразных позах, периодически перемещаясь от одного посетителя к другому. Кто-то играет в настольную игру, кто-то музицирует или поет, кто-то поднимается наверх в комнаты. Атмосфера непринужденна и расслабленна.
Перед зрителем на протяжении всего фильма проходит череда жанровых, мало связанных сцен — Вечер в салоне, Взыскательный клиент, Клиент-оригинал, Утро, Приход новенькой, Клиент-маньяк, Прогулка, Купание, Опиум, Медосмотр, Сифилис, Смерть проститутки — список можно продолжать и дальше…
Молодой нарождающийся двадцатый век где то там, за окнами, утопает в тусклом обволакивающем свете красного фонаря и вкрадчиво напоминает о себе приглушенными голосами посетителей, обсуждающих смутные и непонятные для девушек темы — дело Дрейфуса, открытие метро, возобновление олимпийских игр, новый роман Уэллса. Так через призму борделя украдкой демонстрируется срез эпохи.
Распорядок в «доме терпимости» прост, ясно расписан и по своей четкости чем то напоминает устав военной части. Даже на вечерний «выход» в салон девушки выходят под закадровую музыку, чем-то напоминающую барабанную дробь. И клиентов и девушек камера рассматривает отстраненно, как бы через лабораторное стекло. Это женский мирок, мужчина здесь субъект, который вторгается извне, он может причинить боль, или развеселить, или выкупить и заплатить в долги, быть милым или злым, но исчезает он почти так же быстро, как и появился. И опять в кадре череда светлых или зашторенных комнат, заполненных одними девушками и их мечтами и заботами.
Смыслы и идеи в фильме либо очевидны, как опадающий по лепестку в конце бутон розы или проститутка с разрезанным лицом, плачущая молочными слезами спермы, либо полускрыты. Но их и не хочется искать, слишком велик риск откопать очередной социальный или политический подтекст, которыми славится французское кино.
Проще откинуться в кресло и насладится вереницей проходящих перед тобою картин, зарисовкой минувшей эпохи.