Песнь смерти, ярости и отчаяния.В фильме есть несколько ключевых моментов, сугубо
романических, где перед человеком ставятся вопросы, всегда противоречивые и нужно на них ответить, сделав тот или иной выбор. В одной из первых сцен дочка не может найти заколку или скрепку и впадает в истерику. Мать не особо горит желанием ей помогать, ей приходится вырёвывать у неё помощь. Дело, конечно, не в заколке и не в том, что её отец не приехал забирать, а её как бы отчим (В. Ханна) никак не может до конца сойтись со своей 3й женой. Конечно, его женщина не чувствует полноты своей жизни с ним и, чувствуя себя ущербно с Винсентом, вряд ли может утешить свою дочь или заставить отца вернуться. Вот мы остановились на том, что Винсент Ханна, полицейский, он не хочет быть с женой по-настоящему, она говорит «мы трахаемся, но не разговариваем», а он на вечеринке, вернувшись поздно из-за вызова, был вынужден оправдываться перед женой — почему всегда когда она пытается наладить их отношения, ему звонят и он пропадает. Почему он никогда не рассказывает о работе. И тут коронный приём, на котором строится весь взрослый мир, но на который не ведётся ребёнок и женщина (если не хотят) — железобетонное оправдание, какая-нибудь благая цель или необходимость — Ханна говорит «а о чём мне рассказать? О том как наркоман зажарил в микроволновке младенца, потому что тот слишком громко плакал?». Жене пофигу на это, она гнёт свою линию — «ты живешь не со мной, а среди своих трупов, наркоманов, преступников», а он в свою очередь всё-таки приоткрывает завесу своих сердец — «да, мне нужно чувство тревоги внутри, чтобы я знал где мне нужно находиться в данный момент», то есть чувство неполноты, жертва семейных ценностей — это то, что помогает ему найти преступника, выследить его. Есть ли ему дело до младенца, наркомана или справедливости? Нет и это очень красиво показано в фильме сценой, самой возможностью встречи полицейского и преступника вне контекста ареста или бегства.
Ещё один ключевой момент. Когда жена Криса попалась на каких-то махинациях. Её муж — тоже игрок, «большой ребёнок», а ей хочется большего. Ей нужно сдать его, иначе её ребёнок — Доминик — попадёт в интернат. Сержант объясняет ей что она пойдёт по статье и шансов стать человеком у Доминика не будет, сначала он украдёт машину, потом другую, потом втянется в криминал и так далее. Сейчас она должна подумать о нём, а не о себе. Кто же придумал столь лживую мораль, согласно которой образованный и успешный человек будет хорошим, а бедный — преступником и обязательно пропадёт? Откуда такая зависимость от внешнего и почему в такой простой философии нет места свободы воли?
Ещё одна линия — Иди и Нил. Актрисе не понравился сценарий, мол, безнравственно, аморально, тогда Манн предложил ей роль Иди. Нил ей полюбился вне контекста того, чем он занимается, как «вещь в себе» и никого не удивляет, что он не боится, что она сдаст его. Она остаётся с ним и, как ни странно, она и он, они верят, что уедут куда-то далеко-далеко и он больше не будет преступать закон. Но немного притормозим здесь, потому что пока суть да дело, Ханна возвращается к себе, а там порезала себе вены девочка-подросток и лежит в ванне. Он увозит её в больницу, где их уже ждёт мать. Мы все позабыли про этого ребёнка, который тут самый невиноватый из всех и должен быть самым важным персонажем, как в «Леоне», но город так не считает, это приходится принять. В это время Нил и Иди едут по шоссе в аэропорт. Они едут, ему звонят о том стукаче, который попортил ему жизнь, из-за которого погибли двое из его банды. Они едут по автостраде, через туннель, полный света, сцена поразительна, в ней ничего не происходит, но если ты уже понял Нила, то чувствуешь тревогу, чувствуешь, что на самом деле что-то происходит.
Вот он сворачивает к отелю, чтобы разобраться со стукачом. Минутное дело! Иди приходится подождать. Он говорит «не глуши мотор». Поразительный момент, и тут опять Манн чародействует и пишет роман, но языком кинематографа — на улице тишина, никого, ничего, абсолютная тишина. А у Иди замёрзли руки, она складывает свои ладони, смотрит чего-то на них, ничто не ускользает от внимания в этом фильме если уметь читать. Тут трудно понять любовь Иди — да, она любит некую «вещь в себе», она не знала кто он и что он, но как отделить человека от его дел. Это жертвенный труд и его успех сомнителен. Ей это даётся по-настоящему трудно, потому что Иди чуждо насилие. Она сидит в машине. Вот его нет, может, 5-10 минут, а вокруг начинается суматоха, шум, какой-то ад кромешный — везде суетятся люди в тревоге, пожарные, полицейские, иная женщина любит именно за что-то, за преступность, ей это доставляет, а Иди плачет, ей страшно, она понимает, что это всё он, но ничего нельзя сделать. В это время звучит песнь ярости, сущность Нила вылезает наружу и возникает вопрос — есть ли ему дело до этого стукача или его душа поёт песнь ярости и смерти. Мрак и жестокость кажутся невыносимыми именно в этот момент, не когда в ванне лежит девочка или когда тот стукач убивал девушку, а именно сейчас, потому что сейчас эта холодная и беспощадная ярость Нила наиболее гармонична сама в себе, наиболее полна и справедлива и вся эта цепь убийств наполняет тебя ощущением безысходности и предопределённости, невозможности вырваться из всего этого и только и остаётся что в мраке отчаяния, ярости петь об отчаянии и ярости и жечь и сжигать всё, что тебя окружает. Сложно вспомнить иной фильм в котором бы так правдиво показано плохое, аполитично абсолютно и вне контекста морали, когда аморальное становится эпатажем. Для меня остаётся загадкой каким образом столь обычные ситуации, но в форме криминального повествования, дошли до большого экрана неискажёнными из котла человеческой жизни без всяких плакатов и лозунгов в самой отягощённой лживыми плакатами и лозунгами стране.
10 из 10