Ритмы постмодернизмаКогда солнце светило ярче, трава была зеленее, а на асфальте зияло меньше трещин, людям творилось охотнее, чем в эпоху информационного господства. Подобно школьникам-отличникам, птенцы французского кинематографического гнезда владели матчастью, помнили наизусть всех авторов журнала «Кайе дю синема» и умели преобразовывать их наработки в собственные произведения с неизменным национальным колоритом. Передовик своего поколения Люк Бессон был последователем Трюффо, Годара и Риветта, но с первых же самостоятельных шагов начал демонстрировать индивидуальность стиля. Неважно, в какой именно обстановке он наливался энергетикой, интеллектом и задором. Предприимчивому экспериментатору было одинаково комфортно на постапокалиптической разрухе, на морской глубине, или же в разбросанных, насколько хватает глаз, коммуникациях парижского метрополитена. Человеку свойственно чем-то увлекаться и посвящать себя этому без остатка, однако не каждый способен заражать своими вкусами, мастерски используя при этом исторический контекст. Бессон — смог, и три десятилетия спустя «Подземка» по-прежнему гордо носит звание самой оригинальной его картины.
В любви, как на войне — все средства хороши. Особенно, если предмет вожделения — роскошная дама из высшего общества, на лице которой прописалась невыносимая скука. Конечно, красавица для порядка пожалуется в полицию на вороватого воздыхателя, взорвавшего ей сейф, но в назначенный час все равно придет по его требованию, посверкивая бриллиантами. Неужели настолько наивна, что от сытой доли потеряла нюх? Отнюдь, она всего лишь ищет спасения от засасывающей рутины, и уж точно не ее вина, что антипод чинного истеблишмента с обесцвеченными волосами по-крысиному затаился в подземелье. Странные чувства, нелогичная связь, неясный статус — сплошная путаница, точь-в-точь как с кнопками на диспетчерском пульте. Несомненно одно — под землей тоже есть жизнь, со своими законами, понятиями и привычками. Субкультура отверженных — на удивление гостеприимный андеграунд, особенно если не приводишь за свой «хвост», гремящий наручниками и понимающий лишь язык приказов. Паспорт здесь спрашивать не станут, до прошлых грехов не докопаются, а глаза на кое-что приоткроют. Не рожден человек для неволи, едва оперившимся голубем он улизнет в форточку. Ведь у него должна быть мечта. К любви или к музыке — это уж как сердце распорядится.
До циничного металлического скрежета — примерно так обозначается симптоматика чувств между вором Фредом и аристократкой Эленой. В их обрывочных диалогах постоянно не хватает слов — самых важных. Вмешиваются обстоятельства, мешающие доверительности в отношениях, которая, как ни странно, возможна, несмотря на роли преступника и жертвы. Бессон в присущем ему кичливом стиле избавляет героев от их прошлого и разражается издевательской сатирой над полицейской беспомощностью и занудством «денежного мешка», лишившегося спутницы. Настоящий протест в картине не звучит, режиссер не ставит целью ниспровергнуть многолетние устои или моральные нормы, а показывает оборотную сторону действительности, набрести на которую люди могут лишь по воле случая. И во имя этой мотивирующей цели все средства хороши, каждый следующий аккорд ускоряет ритм. Палочками барабанщика Рено — да по табу и запретам. Движение — жизнь, деятельное существование — главнейшая идея. Самый страшный грех по Бессону — это пресыщенность, излучаемая замшелым комиссаром в исполнении уморительного Мишеля Галабрю. И способность тертого полицейского калача в неожиданный момент оказаться проворнее молодых коллег — достойное напоминание, что свободу никто на блюдце с голубой каемкой не преподнесет.
В соответствии с заповедью «не навреди», относящейся ко многим сферам, Бессон предоставил внушительное пространство для импровизации, чем талантливая пара Ламберт — Аджани охотно и воспользовалась. При всей смелости задействованных ходов, как в случае с рваным монтажом, традиционно прекрасным звуковым сопровождением и акцентной операторской работой, «Подземка», в первую очередь, сильна актерскими партиями. В едином организме ни один клапан не забарахлил, а прогрессивный режиссерский стиль чувствуется во всех композиционных нюансах, будь то ироничные диалоги, помпезные проходы комиссара со свитой или эпизоды с музыкальными номерами. В отличие от своих прославленных учителей, Бессон оказался не чужд здорового франтовства, и неслучайно с таким упоением он демонстрирует благополучие героини Аджани, уделяя пристальное внимание ее превосходной фигуре и тонким чертам лица.
Показная мишура и обилие остроумных приемов не затеняют смысла, а он формулируется просто: в любой жизни должна быть борьба за реализацию интересных планов и настоящую любовь. Криминальная подоснова «Подземки» парадоксальным образом дополняет ее специфическую романтику, и поэтому прощальный танец Элены и Фреда вспоминается охотнее одинаково темных тоннелей. Парижская подземка — далеко не рай, но в талантливых руках притягательности не лишена. Бессон и на раннем этапе карьеры хорошо разделял понятие «идея» и «фон», и старался, чтобы второе не засасывало в себя первое. Времена меняются, и люди вместе с ними. Неизменно лишь одно — необходимо оставить что-то после себя. Не страшно, есть сверкать оно будет не с яркостью бриллианта. Важнее искренняя улыбка, которая озарит лицо при упоминании о качественно исполненной работе большого мастера.