Искусство — вот подленная свободаНачать стоит с того, что данная картина не предназначена для широкой аудитории. Фильм рассчитан на зрителя терпеливого и рассудительного, разбирающегося в искусстве, и, в силу многих неопределенностей в фильме, достаточно наивного. Такого, который бы принял всё преподнесенное режиссерами за чистую монету, но при этом рассмотрел в ней и решку, и орла. Видимо, именно таким оказалось жюри Берлинского кинофестиваля, раз братья Тавиани получили «Золотого медведя» за черно-белый холст, неопрятные лица тюремщиков, позаимствованный у Шекспира сценарий и бюджет в 5 копеек.
В свое время, Берлинская коллегия многих удивила своим выбором. Из красочного спектра многообещающих претендентов она выбрала невзрачного «Цезаря», которого и «кином» то тяжело назвать. А может как раз в этом и заключается его гениальность? Ведь еще Шекспир говорил, что самое лучшее слово — просто сказанное. Да может и фильм не так прост, как кажется с первого взгляда. Давайте же, попробуем разобраться в нем со второго:
Колористика. Единственными цветными кадрами в фильме являются лишь несколько минут сценического эпизода, остальную часть метража приходится созерцать в черно-белой гамме. В век высоких кино-технологий и сумасшедшей конкуренции в сфере их применения, тем успешнее оказывается создатель, чем больше он опережает соперников в гонке за качеством картинки. Отказаться в такое время не только от спецэффектов, но от цвета вообще — значит иметь более высокую цель, нежели получить побольше кассовых сборов.
С одной стороны, Тавиани всегда восхищали своей преданностью искусству и независимостью от мнения толпы. Паоло и Витторио, должно быть, последние классики того итальянского кино, которым восхищался мир в 20 веке. Да и сами они все еще держатся за старый образ режиссера: седоватого, образованного и интеллигентного. Видно, что такой подход гармоничен в первую очередь для них. Однако с другой стороны… мы — зрители, уже чересчур отвыкли от черно-белого кадра и воспринимаем его как отсталую технологию, что-то старомодное (а ведь такая съемка превосходит цветную по мимико-эмоциональной передаче).
Приемы работы с изображением. Помимо цвета, в Тавианийском «Цезаре» используется целый букет операторских приемов:
близкие ракурсы, создающие ощущение любительской (даже в чем-то домашней) съемки;
оборванность эпизодов, которая намекает на отсутствие монтажного вмешательства; и прием
дестабилизации изображения — как раз таки он максимально приближает отснятый материал к хроникам. Тавиани сняли реальных осужденных в реальной римской тюрьме «Ребибия» и сделали большую ставку на реалистичность и «жизненность» своего фильма. Поэтому они ытаются сделать все, что бы зрителю было легче в них поверить. Но, боюсь, немного переборщили, доведя ленту до того состояния, когда она начинает вызывать противоположные вопросы: если все на самом деле так правдиво, зачем так стараться, что бы убедить зрителей в правде?
Именно этот аспект фильма вызвал у меня наибольшее разочарование. Далеко не каждый зритель может по достоинству оценить такую сложную техническую работу.
Псевдо-заключенные или псевдо-актеры? С ними ситуация та же — раз речь о заключенных, снимать тоже будем настоящих зэков. Однако людей, попавших в кадр, обычными и случайными никак не назовешь. Стоит понять, что пять человек, попавших в кино, были отобрали из тысяч арестантов, что говорит о том, что на экране мы видим явно не первых попавшихся в коридоре. Нельзя не заметить настоящего, неподдельного актерского таланта, достаточно чистого в своем виде. Они поставлены в тяжелые условия работы: ни костюмов, ни реквизита, ни декораций, ни освещения, ни миллионных гонораров им не предложено. Но в их Цезаря, Брута, Луцио, Кассия и остальных веришь, даже если они в джинсах и тюремных куртках.
Однако мне очень не понравилось полное
отсутствие логических переходов между исполнением ролей римлян и заключенных. Свои тюремные разборки они производят в той же манере, что и споры римских сенаторов, а монолог зэка звучит как речь римского оратора. Таким образом, трудно понять, где заканчивается беседа римлян и начинается разговор блатных пацанов. Даже если это было задумано авторами, как демонстрация того, насколько близко к сердцу преступники принимают свои роли, зритель может запутаться.
Идеология — вот ради чего стоит смотреть этот фильм, вот почему он достоин премий. Казалось бы, ничего нового ни в перевоспитании преступников, ни в том, что сценой становится тюрьма — нет. Тот самый Шекспир говорил, что весь мир — театр. Но что-то цепляет в данном фильме: какой-го гуманизм, какая-то вера в человека. С помощью противопоставляющей фабулы —
соприкосновения низов общества с высоким искусством — мы видим как в своих камерах заключенные начинают распределять действующих лиц трагедии на «своих и не своих пацанов», спорят по понятиям ли поступил Брут и сравнивают героев с собой. У преступников, получивших роль преступников, теперь появилась возможность посмотреть на себя со стороны, пересмотреть свои взгляды на жизнь. Театр дал им почувствовать ту свободу, которой они лишены.
Адаптация сценария. Сначала казалось, что экранизировать Шекспира таким образом — как-то неэтично и даже вульгарно. Но шекспировский сценарий настолько растворяется в Ребибии, что цементированная площадка для прогулок превратилась в Римскую площадь, а арестанты, наблюдающие сквозь решетки за репетицией — в толпу римского народа. На самом деле, это очень захватывает! И в конце понимаешь, что не Шекспира опустили до уровня зэков, а зэки поднялись до Него.
Мои выводы. Братья Тавиани в единой режиссерской фигуре попытались усесться сразу на два стула: кресла кинематографического и театрального режиссера. С охоты за двумя зайцами Тавиани вернулись с дичью, а именно с «Золотым медведем». Но, к сожалению, такая добыча послужила лишь духовной пищей и поводом для гордости. Данная картина так и осталась в тени, несмотря на успех в Берлине, и получила поклонников лишь среди отдельных ценителей кино, к которым себя я отнести не могу. Мне, безусловно, понравилась философия Тавиани, но в её воплощении на экране мне не хватило внимания к современному зрителю и уважению к сегодняшним канонам кино.