Мне всегда казалось, что фильм Кубрика на самом деле о…Как часто мы не в состоянии выразить всей тонкости чувств, испытываемых к объекту нашей любви. Мы можем прочитать пылкие любовные стихи, запеть серенаду, сыграть несколько чувствительных аккордов, но все это не то. Иногда кажется, что подлинное состояние любви не может быть проявлено словесно, всегда остается некий зазор, некая недоговорка. Поэтому, смотря на женщину, существо совершенно непонятое для мужчины, что бы мы ей не сказали было бы враньем, особенно, когда женщина нага. Остается только примкнуть губами к объекту нашего вожделения, оставить непроявленное в покое. Может быть поэтому подлинно лишь то, что не проявлено?
«Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь. «
Тут Тютчев хоть и проявил свойственную ему скромность, но сам изрек фундаментальную истину. Многим раньше Данте выразил схожую идею: «Замеченная стрела летит медленнее». Получается то, на кого мы расширяем свое бытие, под воздействием его принимает другую форму, искажается. Отсюда невозможность «объективного познания». Все это правда, правда настолько очевидная, что диву даешься, сколько веков философы бьются над объектом, когда настоящей ценностью является субъект, потому что ноумен не снаружи, а внутри человека. Малевич лихо высмеял таких «объективистов» сказав, что любое мнение может быть только субъективным, супрематически пересказав слова Джордано Бруно: «Центр Вселенной везде и нигде».
Но, несмотря на все наши размышления, очень сложно подойти даже к такой, казалось бы несерьезной вещи как кинематограф, имея только «свою личную точку зрения». Всегда хочется претендовать на нечто большее, ибо мысли о субъективном мнении на объект могут оправдать любую прихоть, любую несуразицу и несправедливую оценку. Но пусть это останется на совести таких оценщиков, а мы все-таки пойдем более темной тропой.
Фильм Стэнли Кубрика «Сияние» для меня занимает положение именно такого объекта любви, перед которым испытываешь истинное благоговение, неожиданно для себя ощущая, что смотря фильм, ты идешь к себе домой. То что для меня этот фильм имеет особое значение можно понять уже из того, что изображено в качестве приветствующей заставки в шапке блога. Поэтому, когда мне стало известно о документальном фильме, открывающее другие субъективные взгляды на киношедевр Кубрика, просмотр фильма не заставил себя долго ждать.
«Room 237» Родни Ашера представляет из себя 9 рассказов о скрытых смыслах фильма «Сияние». Некоторые из них настолько невероятные, что доставят удовольствие всем любителям конспирологических заговоров.
Например, первый рассказчик вспоминает, как его осенило, что фильм Кубрика на самом деле о… геноциде индейцев Америки. В самом деле, отель, в который въезжает Торренс со своей семьей построен на индейском кладбище, повсюду индейские угловатые орнаменты, банки фирмы Calumet с индейцем на этикетке, ну, и, конечно, знаменитые кровавые потопы, символизирующие кровь индейцев.
С похожим подходом выступает другой рассказчик, утверждая, что Кубрика очень волновало его еврейское происхождение и фильм «Сияние», дескать, про Холокост. Тут и немецкая пишущая машинка Джека и волк, которого изображает Джек, вышибая топором дверь в ванную, где сидит жена, и все те же реки крови. Скучно.
Некоторые рассказчики так дотошно подошли к творчеству Кубрика, что буквально с лупой разглядывали каждый кадр фильма, просматривали фильм покадрово, задом наперед, рисовали планы отеля, доказали, между прочим, что окна в офисе Стюарта Ульмана не существует, привели еще пару интересных скрытых смыслов, которые удивили бы и Кубрика, разбили фильм на мелкие кусочки, стараясь увидеть… Стоп. Аристотель нас учит, что целое частей не имеет. Поэтому фрейдиский подход и к личности человека и к его творениям заранее профаничен и заведет искателя в лабиринт, из которого ему выбраться будет сложнее, чем Джеку Торренсу.
Однако и фрейдистам дали несколько минут в этом фильме. Чем они и блестяще воспользовались, показав покадровую съемку рукопожатия Джека и Стюарта в самом начале фильма, элегантно связав стопку папок лежащих на столе и фактурно сливающихся в один цвет с пиджаком Ульмана на уровне низа его живота с… сами знаете чем.
Однако самое интересное, ради чего и стоило бы посмотреть этот фильм — это блестящее доказательство одного зрителя, которому фильм Кубрика не нравился до тех пор, пока он не понял, что на самом деле (моя любимая фраза в фильме) фильм «Сияние» про лживый полет Аполлона-11 на Луну, который снял сам Стэнли Кубрик, но боялся напрямую рассказать о нем. Те доказательства, которые приводит нарратор настолько удивительны, что представляют из себя подлинный алмаз конспирологии, начиная от орнаментов на стане главного холла отеля, заканчивая текстом в напечатанной «книге» Джека.
Добавьте к этому всему нумерологию, исчезающие стулья, Сталина, сцены из других фильмов Кубрика и не Кубрика, пристальный рассмотр дизайна помещений, одежды, картин, фотографий, полную деконструкцию кинокартины, которую к концу фильма невозможно собрать воедино и получите Комнату 237.
Заканчивается документальное кино последним безумным рассказом, в котором нарратор объясняет, как «Сияние» стало смыслом его жизни, как он растворился фильме, превратился в Джека, навсегда запертом в отеле и которому, как мы уже сказали, не изречь никакой мысли, не ставшей ложью. Отсюда и радикализм и безумие и хватание за топор.
К концу фильма режиссер, который ловко соткал документальную киноленту лишь из одних рассказов ее зрителей, иронично подводит итог всем субъективным мнениям, которые, словно Джек, разрубают фильм на части, но, в отличии от Родни Ашера, не знающие, что разрубая и высматривая скрытые смыслы они забывают о главном: о том, что находится не вне фильма, а в его сути, которое быть может только в целом.
И последняя теория безумца, который встал на место Джека лишь доказывает в лишний раз, что главным в любом произведении является зритель, лицезреющий перед собой картину и видящий несколько ролей, в том числе и роль автора, борющегося с произведением. Смыслом зрителя является не принятие на себя какой-то определенной программы, связанной с линией сюжета, но медиация между ними. Родни Ашер, будучи режиссером понял это бессознательно, показав нам, что все субъективные мнения ими же и остаются, а такие киношедевры как «Сияние» будут жить и шириться ими вечно, сияя подобно звезде, для одного только что родившейся, для другого — безнадежно потухшей.
Возможно, когда-нибудь и наше мнение отразит лучик «Сияния». Если вообще можно отразить сияние столь темной звезды.
