Мамба Мia!Новобрачная будет в жёлтом
Билл, крутой босс Отряда Смертоносных Гадюк-киллеров, специализирующихся на заказных убийствах, взял опеку над девушкой, получившей имя Чёрная Мамба. Через некоторое время она превратилась в машину для убийств и начала работать на своего покровителя, считаясь лучшей в его команде. Но когда Чёрная Мамба решила завязать, это не понравилось Биллу, и в день свадьбы Чёрной Мамбы (уже беременной) на неё было совершено покушение.
Плохие ребята расправились со всеми, кто был на церемонии бракосочетания. Невеста, получившая пулю в голову, чудом осталась жива, но впала в кому. За пять лет пребывания в бессознанке похотливые санитары из медперсонала регулярно сдавали тело Невесты заезжим дальнобойщикам по 2 бакса за минуту соития, естественно, без её согласия. Но однажды — от укуса комара — Чёрная Мамба очнулась. Она вспомнила, как её убивали. И теперь ей осталось одно — мстить…
Это «кино ни про что» даст фору многим «картинам обо всём» (и зачастую как раз ни о чём), при этом, на первый взгляд, будучи «всего лишь» солянкой из цитат самурайских, ковбойских и шаолиньских боевиков, жестокой пародией на тот трэш, что регулярно в изобилии выбрасывает на рынок масскульт. Вместе с тем история мести современной графини Монте-Кристо ещё и в диком смешении цитирует классику — от спагетти-вестернов Серджо Леоне и истернов Акиры Куросавы до ультрамодных продвинутых боевиков типа первой «Матрицы», не брезгуя при этом даже скандальной японской анимацией.
В результате после шестилетнего «простоя» Тарантино являет публике совершенное кино, которое вызывает восхищение своей профессиональной «отмороженностью», а по эффекту воздействия вполне сопоставимо с тем, что оставило в своё время в сердцах публики «Криминальное чтиво». Видно, что этот парень шесть лет не Ваньку валял, нежась в лучах обжигающей славы, а пересматривал по седьмому разу те фильмы, которые большинство людей не будет смотреть ни при каких обстоятельствах.
Потому-то главной загадкой феномена Тарантино и его творения становится то чарующе притяжение, что заставляет взирать на него, не отрываясь, и даже искренне сопереживать происходящему. Если убрать техническое совершенство, включающее в себя филигранный монтаж и операторскую работу, сложнейшие батальные сцены и отточенные диалоги, то в сухом остатке должно быть то самое искомое, что составляет магию данного фильма. Потому что без неё всё это мы, так или иначе, когда-то видели. А в этом остатке, как раз и обнаружатся — «элементарная» Страсть, Мания и Любовь к кино.
Тарантино, в отличие от собратьев, так и не научился относиться к нему как к средству зарабатывания денег, когда подающие большие надежды таланты, «ложатся» под продюсера и начинают снимать чисто на заказ, руководствуясь лишь одним принципом: «Чего изволите?». По степени творческой бескомпромиссности Тарантино вполне можно назвать Алексеем Германом современного Голливуда. Не по части долгостроя, а именно в тщательности выделки продукта, предназначенного вроде бы для массового потребления, но при этом являющегося объектом ручной работы, индивидуального пошива, где все детали подогнаны так идеально, что не остаётся ни одного зазора.
Нетипичный алхимик наших дней вновь выделывает что-то невероятное с молекулярной решёткой бросовых жанров и выдает нагора по крупинке золото высшей пробы. Известно, что над одной только сценой драки в японском клубе Тарантино работал целых 8 недель, что по времени оказалось сопоставимо со съемками всего «Криминального чтива» — от начал до конца. Десятью годами раньше он сделал головокружительную карьеру в кино, в то время как многие категорически отказывались верить, что клерк из видеопроката по определению может снять что-то хорошее. Больше того, до конца века он ухитрялся оставаться живым классиком, почти ничего не предъявляя публике.
В этом фильме Тарантино говорит о смерти, вернее — о жизни после смерти, говорит так, как будто до него никто никогда не осмеливался поднимать данную тему. При этом делает торжественно бессмысленное кино, демонстрируя неприемлемую в Голливуде свободу. Тем самым он вновь доказывает, что до настоящего времени продолжает оставаться революционером кинематографа, хотя и прикидывается кем-то попроще. Драк, позаимствованных из сотен гонконгских боевиков, тут много больше, чем диалогов. Но характерный и вроде бы противоестественный переизбыток насилия делает его кино не пугающим, а, наоборот, комичным.
Ума Турман и другие не играют здесь в общепринятом понимании этого слова. Они задействованы как артефакты, как марионетки, исполняющие волю кукловода-гуру. А когда на фоне кровавой битвы вдруг начинает звучать одна из самых заезженных мелодий всех времен — «Одинокий пастух» Ласта, то и она тоже становится признаком свободы. А последним подтверждением авторской раскрепощённости стало волевое решение расщепить фильм на два, чтобы развязка этой истории была явлена зрителю лишь через полгода.