ПреображениеКто она? Мы знаем её?.. Злой ангел-хранитель с жестоким чувством юмора стал её единственным спутником на этом пути ужаса, скорби, ненависти и отчаяния. Он привел её в обитель кошмара, и все её друзья умерли в пасти дьявольского отродия, порожденного извращенной фантазией самого Сатаны. Он оставил её одну в холодной пустоте среди звёзд и пробудил, чтобы оплакать своё дитя, состарившиеся в ожидании матери. Думаете, он отпустил её после этого? Нет, он заманил её в ад. Её и группу храбрых солдат бросили в кровавую баню преисподней, где их терзали и пожирали дети бездны. Он подарил ей надежду, он позволил ей думать, что она может спасти хоть чью-то жизнь, пусть не свою, но той несчастной девочки, найденной в дальнем углу преисподней. Жестокий ангел со сломанными крыльями, он солгал ей, он посмеялся над ней. Он пообещал ей мир и покой, пообещал снова стать матерью. Но отнял всё. Он привел её в отчаяние. Привёл в убежище падших душ. Он привёл её в Ярость. Её зовут Рипли…
Ярость-161. Здесь, в закованном сталью переборок комплексе бывшей тюрьмы-колонии, среди покоящихся во прахе бездушных механизмов заканчивается путь лейтенанта Рипли. В местном морге она будет беззвучно плакать над телом малышки Ньют, чувствуя, как её собственное желание жить по капле утекает в черную дыру, образовавшуюся на месте души. В этом месте она познает отчаянье, в последний раз испытает хрупкое чувство близости прежде, чем вновь окунуться в реку кровавого ужаса, в которую превратилась её жизнь после встречи с чужими. В этих гулких, обглоданных мраком коридорах завершаются её земные дела. Но в этот день она не будет смиренно стоять на коленях, ожидая, когда тварь из бездны станет рвать её на части. В этот день она будет сражаться.
Преображение Чужого началось ещё до того, как последний зритель устал восторгаться яростной битвой кэмероновских десантников с полчищами ксеноморфов, но поиски идеи, сюжета и постановщика для завершающего аккорда затянулись на годы. На втором круге производственного ада нарисованное Гигером создание пригрел на груди одаренный сценарист Винсент Уорд. Его не скованный цепями студийных костылей ум создал мир, который мог бы удивить самых искушенных поклонников фантастики. В его грандиозном космическом ковчеге, возвеличивающем деревянную готику средневековья, отчужденные от цивилизации обитатели мужского монастыря жили, трудились и умирали с молитвой на устах. Обращённые сердцем к Богу, а телом к труду монахи не были готовы к вторжению в их замкнутый мирок греховной женщины и её дьявольского спутника, пожирающего плоть вместе с верой. Они должны были отчаяться, затем отбросить смирение и сгореть в огне сражения, но этого не случилось. Борьба с ветряной мельницей идиотизма студийных боссов закончилась не в пользу Уорда. Подробно выписанный мир рухнул, как Рим под натиском варваров.
На руинах средневековых декораций начался третий акт несмешной пьесы. Монастырь с божьей помощью превратился в заброшенную тюрьму, а монахи — в заключённых, предоставленных самим себе. К тому же деньги уже были потрачены, люди наняты и сроки оговорены, поэтому чинить сломанную игрушку студия наняла человека, который должен был беспрекословно следовать генеральной линии. Для новичка в большом Голливуде это был шанс проявить себя, и восторженный молодой гений Дэвид Финчер с пионерским энтузиазмом нырнул в производственное болото. Откуда спустя несколько месяцев тяжёлых съёмок и непрекращающегося давления сверху вынырнул постаревшим, озлобленным неврастеником, позабывшим про сон и чувство юмора. И всё же он не был бы собой, если бы не привнёс в этот изначально коммерческий проект нечто новое, одновременно достойное блестящих произведений Скотта и Кэмерона и в то же время неповторимо личное.
Его картина приобрела самые холодные оттенки, лишь изредка озаряемые слепящими вспышками разъярённого пламени. Она стала тревожнее, коридоры заполнились густыми тенями, порой оживающими, чтобы напасть. Даже ярко освещённые помещения столовой и медотсека демонстрировали холодную функциональность. Это место не дарит жизнь, настаивал Финчер, оно лишь отнимает её.
В этих мрачных декорациях характеры приобретали неподдельную глубину. Рипли изменилась. Лишившись всякой надежды, она с головой погрузилась в трясину скорби и отчаяния. Лишь возвращение демона, практически члена семьи, пробудило в ней прежнюю решимость. Образы прочих персонажей — будь то начальник тюрьмы или врач, местный проповедник или последний безумец — яркими красками вписались в угрюмый холст триллера, возводя его на уровень психологической драмы. Актёрский состав, из экономии практически полностью набранный с подмостков британских театров, стал едва ли не главным преимуществом ленты.
Увы, под давлением студии Финчеру пришлось пустить под нож ряд значительных сцен, глубже раскрывающих его замысел. Лишь одиннадцать лет спустя мастеру вернули долг. Собранная из пылившихся в забвении кусков мозаика сложилась в цельное, эмоционально напряжённое, полное драматизма и тягучей атмосферы полотно. Умные люди, среди которых попадались и критики, говорили когда-то, что третья серия цикла могла бы стать шедевром, не будь она о Рипли и Чужих. Они были правы. Но они ошибались.
История, рассказанная Финчером, — это повесть о пропащих душах, о забытых и ненужных людях, оказавшихся на свалке цивилизации и нашедших путь к Богу. Это история о том, как они умирали, сражаясь с дьяволом голыми руками, искупая грехи прошлой жизни. Она о женщине, прошедшей через все возможные кошмары, которые не смогли сломить её дух. И о чудовище, перерождающемся вновь и вновь, чтобы преследовать её. Это история о спасении человечества, о самопожертвовании во имя жизни невинных. Вот эти моменты и делают её великой.
Живи и умирай в сей день…